Двойная рокировка - [78]

На ломаном английском Ариосто заявил, что итальянской полиции несказанно повезло. В Италии они ничего не нашли, да у них и без того дел по горло. Из римского городского музея украли статуэтку Джакометти, а знаменитая золотая солонка Бенвенуто Челлини, похищенная из Венского художественно-исторического музея, в конце концов оказалась в Италии. Ариосто был просто счастлив, что Караваджо нашелся, и его, судя по всему, не слишком интересовало, каким образом тот оказался под Малевичем и как попал в Национальную галерею современного искусства.

Он даже не спросил, подлинная ли это картина. А ведь это первое, что пришло Гарри в голову, когда она обнаружилась под фальшивым Малевичем. Караваджо с таким же успехом мог оказаться поддельным. Возможно, они имеют дело с талантливым живописцем, у которого масса свободного времени. В процессе расследования этого странного дела Гарри научился не верить собственным глазам. Это напомнило ему, что в четверг он записан на прием к доктору Микстеру, его офтальмологу. Гарри покачал головой.

На его взгляд, картина была настоящей. Она походила на те, что он видел, когда жена потащила его в Национальную галерею на Трафальгарской площади. Вчера вечером, после поднятой суматохи, он нашел имя этого художника в справочнике.

«Да, — подумал, Гарри. — По мне, так это вылитый Караваджо. Но я же ни черта про него не знаю».

— Доктор Коффин, как по-вашему, она настоящая? — спросил Гарри у Габриэля, стоявшего рядом.

Коффин посмотрел в угол комнаты, где находился профессор Барроу. Тот был в клетчатом охотничьем пиджаке и черных брюках, что значительно утяжеляло верхнюю часть туловища. Профессор усиленно потел. Руки его были засунуты в карманы брюк.

— Выглядит неплохо, но я бы предпочел услышать мнение специалиста.

Кроме Уикендена, Коффина и Барроу в комнате присутствовала Элизабет ван дер Меер. Коффин не отрывал взгляд от ее лица, пытаясь прочесть мысли директрисы. Она все никак не могла определиться, сесть ей или продолжать стоять, и, в конце концов, устремилась к окну. Коффин с улыбкой представил себе заголовки завтрашних газет: «Директор музея выбросилась из окна». Возможно, для нее это было бы легче, чем предстать перед попечительским советом на уже втором за неделю экстренном собрании.

Разговор с Женевьевой Делакло, произошедший накануне вечером, лишь усугубил ее страхи. Если Делакло засомневалась в подлинности купленной на аукционе картины, значит, она точно фальшивая. Не зря же под ней оказался Караваджо.

Но куда тогда делось полотно, похищенное у «Общества Малевича»? С Караваджо его явно ничто не связывает. Находящееся здесь никакого отношения к «Обществу Малевича» не имеет. Это уж точно. Иначе Делакло сразу же узнала бы картину. Подлинность «Белого на белом» из коллекции ее музея была подтверждена много лет назад. Все это не простое совпадение. Делакло тоже не понимала происходящего, но то, что «Общество Малевича» пострадало в равной степени, служило для ван дер Меер хоть каким-то утешением. Жертвы не любят пребывать в одиночестве.

— А как лорд Хакере воспринял печальные новости? — шепотом спросил Уикенден, возвращая Элизабет к действительности.

— Во всяком случае, по телефону лорд Хакнесс был очень сдержан, — ответила та. — Он проявил поистине аристократическую выдержку, которой я никак от него не ожидала. Я думала, он будет рвать и метать, причем преимущественно в меня, но лорд лишь вежливо выслушал мой рассказ. Из своего личного опыта я знаю, инспектор, что аристократы ничуть не добрее и не деликатнее всех прочих, просто они умеют скрывать свои чувства.

Уикенден уже успел поговорить с Барни. Слухи, постоянно циркулировавшие в отделе консервации, по-видимому, были беспочвенными. Музейные консерваторы утверждали, будто они слышали от своих коллег из галереи Тейт, которые, в свою очередь, слышали от сотрудников музея «Коллекция Уолласа», что лорд Хакнесс испытывает денежные затруднения и может потерять свой фамильный замок. Это явно не соответствовало действительности, хотя теперь, когда он выкинул шесть с лишним миллионов фунтов, не получив взамен ничего, кроме многочисленных извинений ван дер Меер, вполне может случиться. В отделах консервации всегда любили посплетничать. Это было частью традиции. Уикенден знал, кого спрашивать, однако к услышанному всегда относился с большой осторожностью. А теперь, как выяснилось, и глазам своим верить нельзя.

Вытерев шею фиолетовым клетчатым платком, Барроу сунул его в нагрудный карман, чтобы тут же вынуть снова. Он то наклонялся к картине, то снова выпрямлялся.

Благодаря усилиям консерваторов и химическому составу краски верхний слой был полностью удален. Фальшивый Малевич больше не скрывал темные насыщенные тона Караваджо, игру света и тени, сияние, рождающееся из темноты. Все глаза были прикованы к картине. Присутствующие ждали, что скажет Барроу.

Коффин молча рассматривал полотно. «Во многих отношениях это антипод Малевича, — подумал он. — Ведь белизна — это торжество света без всяких намеков на тени или темноту».

— Размер картины — сто сорок на девяносто четыре сантиметра. Это на двенадцать целых четыре десятых и двадцать сантиметров меньше, чем каталожный размер Караваджо. Но я вижу, что картину обрезали, — заявил Коффин.