Двойная игра - [46]

Он слышит, как бьется ее сердце — часто и гулко.

— Успокойся, с тех пор как тот человек, о котором мы говорили, мертв, меня тоже считают мертвым.

— Я ничего не понимаю. Ты что, убил этого человека? Почему тебя преследуют? — Она все еще прижимает его голову к себе.

Он осторожно высвобождается из ее объятий, берет бокал и ставит на стол;

— Ты пьешь слишком много крепких напитков.

— Я пью для того, чтобы у меня полегчало на душе. Каким счастливым мог быть сегодняшний день! Но ты, Давид, так и не ответил на мои вопросы. Странно, что и кузен сказал мне не все.

— Что ты имеешь в виду?

— Не знаю, как тебе объяснить. Обаятельный человек, ориентирующийся в жизни, хотя, похоже, никогда не покидал пределов своего мирка. он просто чудо в нашем разнесчастном роду! Для меня это приобретение, которое поможет мне понять самое себя. Развлекал он меня по-королевски. И все же у меня было такое чувство, что он о чем-то умалчивает. Дэвид, почему не отвечают на мои вопросы? И почему меня ни о чем не спрашивают?

Профессор Штамм неподвижно сидит в своем кресле, неловко подогнув длинные ноги.

— Говори, говори, — произносит он, глядя куда-то мимо нее. — Когда говоришь, рождаются вопросы, а иногда и ответы.

— Он пригласил нас обоих. Ты поедешь со мной? Он-то сюда приехать не может. Он — та последняя, тонкая как волосок нить, которая связывает меня с Берлином.

Внезапно он вскакивает с кресла, хватает ее и неловко пару раз вращается с ней по комнате:

— Все будет хорошо. А теперь иди. День сегодня у тебя был долгий и утомительный.

Уже лежа в своем номере в постели, она снимает телефонную трубку:

— Дэвид?

— Да?

— Ты уже спишь?

— Нет, я говорю по телефону с молодой дамой.

— Ты договариваешься с ней о свидании?

— Да, но потом.

— Дэвид?

— Да?

— Можно мне хотя бы думать о тебе?

— Я тоже думаю о тебе.

— Спокойной ночи, Дэвид.

— Спокойной ночи.

Она тотчас засыпает, а просыпается в страхе от сна, которого в момент пробуждения уже не помнит, но от которого продолжает трястись. Часы на расположенной вблизи Церкви бьют один раз. Город, который никогда полностью не спит, гудит под окном. Ей необходимо с кем-нибудь поговорить, чтобы страх развеялся, и она хватается за телефон. В трубке слышится лишь частое попискивание. Тогда она звонит портье.

— Нет, милостивая фрейлейн. И я не могу дозвониться. Если позволите, я посмотрю, на месте ли ключ… Алло? — Так как между ними установились доверительные отношения, портье говорит ей заговорщицким тоном: — Это кажется удивительным, милостивая фрейлейн, но профессор ушел.

— Сколько сейчас времени?

— Точно один час семнадцать минут.

— Спасибо.

— Милостивая фрейлейн…

— Слушаю.

— Я забыл про письмо, извините ради бога. Профессор Штамм оставил для вас письмо. Прошу прощения, мне надо было сразу известить вас.

Она сбрасывает с себя одеяло:

— Письмо лежит давно?

— Да нет, милостивая фрейлейн, успокойтесь! Я должен был обслужить одного постояльца, а затем…

Ей требуется какое-то время, чтобы прийти в себя. Что означает внезапное исчезновение Дэвида? Она еще в плену кошмарного сна. Может, та сцена на крыше отеля, когда Дэвид говорил о своей смерти как о спасении, тоже была всего лишь сном? В телефонной трубке она слышит покашливание портье.

— Хорошо, я иду.

Она поспешно одевается, а в голову ей приходит пугающая мысль: не означали ли фишки для го, которые сунули в карман настоящему Шмельцеру, что он приговорен к смерти? Что же тогда означает фишка для го, которую вложил ей в руку кузен?

18

Мистер Баум считает, что теперь у него есть свой человек. Но чей он в действительности? Берлин — не банановая республика. Мистер Баум счастлив, что его человек сдал экзамен на детекторе лжи, и забывает о том, что тот отказался нанести удар кинжалом.

Теперь он был наш.

Трижды в неделю потайными тропками пробирался он по каменным джунглям этого самого ветреного из всех городов через границу ко мне. Я занялся им, подобно тому, как футбольный тренер за особый гонорар занимается со своим центральным защитником, чтобы превратить его в яростного тигра, не боящегося тяжеловеса-противника, мчащегося прямо на него. В области техники он был на высоте — прямо второй Эдисон. При кодировании и ведении радиопередач он, если можно так выразиться, достиг сверхзвуковой скорости, и сержант Куки, наш специалист в Целендорфе, использовал весь запас накопленных на войне в Корее ругательств, когда, принимая радиосигналы из леса Шпандау[28], не успевал писать вручную и вынужден был прибегнуть к записи на пленку.

На банковском счету Мастера Глаза накапливались дополнительные выплаты за беспрекословное и успешное выполнение служебных заданий. Радиостанцию он собирал и разбирал в темноте так быстро, что шеф, прочитав об этом в докладах, удовлетворенно хрюкнул. Между делом он смастерил и приспособил к модулятору усилитель для перехода с волны на волну в коротком диапазоне при облачной погоде, до чего не додумался ни один из наших высокооплачиваемых техников.

Итак, он был наш, и у шефа появились основания быть довольным мной. Он был пятым, кого мы отобрали по новой системе. Шеф передал мне его досье, над которым наверняка поработал целый легион разведчиков, уже в день моего вступления в должность, сопроводив его приказом, напоминавшим приказы Аль Капоне