Дворянские поросята - [14]

- Поймал! - Не спеша, Проценко вынес щипцы с самым большим птенцом, который внезапно затрепыхался, вырвался, упал на крышу и, царапая жесть, скатился в желоб.

- Я думал ты его схватил. А ты... дырявые руки, - ворчал надувшийся Проценко, слезая с трубы.

- Ты его выпустил раньше... Я не мог, - защищался Конька.

Птенец, втянув свою полуголую шею, замер. Откуда-то спустились две галки и сели на край желоба, недалеко от птенца. Сидя Проценко тихонько скользил по крыше до желоба, откуда начал красться к птенцу. Галки взлетели, затем спустились и сели на ветки дуба во дворе. Птенец заковылял вдоль желоба и остановился. Ловец на четвереньках продолжал двигаться за птицей. Его колени наступали на конец веревки свешивавшейся с его пояса. Он остановился, от вязал веревку и отбросил ее в сторону. Веревка скользнула по жести крыши вниз, собралась в ком, который перевесился через край желоба и полетел вниз. Проценко продолжал двигаться на животе к неподвижному птенцу. Но когда он был готов схватить его, птенец поднялся трепыхая крыльями и, потеряв высоту, сел на нижних ветках того же дуба, где сидели галки. Оба охотника молча следили за полетом птенца и местом его посадки. Послышался звонок к обеду. Футболисты оставили игру и помчались к зданию.

- Мы его поймаем вечером на этом же дереве. Подбери веревку, - командовал Проценко взбираясь к чердачному окну.

- Не могу. Кто-то уцепился за конец ее там внизу, - доложил Конька, дергая за веревку.

- Я знаю... это... это длинноухий осел, Рыжак висит на ней, - лицо Проценки побагровело от гнева. - Я видел его... он стоял внизу, глаза на меня пялил. Дерни изо всей силы!

- Держит... крепко, - сдался Конька после безуспешных попыток вырвать веревку.

- Подожди, - кипятился Проценко, нервно суя ноги в свои ботинки на резинках. - Подожди... я... я ему покажу, этому дураку и ослу. Веревка висит перед окнами директорской квартиры... они увидят... я оборву ему уши... только подожди! Он метнулся через чердак и вниз по пустынной лестнице громыхающей под его каблуками. Он выбежал во двор и остановился. Конец веревки был в руках дядьки Лариона.

- Так, так! Значит это Вы были на крыше и спустили это. - Он выпустил веревку из рук. - И еще кто-то, добавил Ларион закинув голову назад, глядя на болтающуюся веревку, быстро поднимающуюся к крыше. - Сохрани Бог если бы Вы подскользнулись и свалились бы вниз, - он указал на выложенный кирпичом тротуар. - Здесь был бы мешок с кровавыми костями. Да. - Он пожевал губами и скорбно, покачал головой. - Да, кровавый мешок.

Некоторое время, они молча смотрели друг на друга.

- Директор, Пиотр Яковлевич, - продолжал Ларион с извинительной ноткой в голосе, - просит Вас, господин Проценко, немедленно явиться к Вашему воспитателю.

Лаголин онемел когда Проценко, с выпачканным сажей лицом, снова вошел в его кабинет.

В КАФЕДРАЛЬНОМ СОБОРЕ

Гул большого колокола с колокольни Кафедрального Собора, вдруг слился с радостным, звонким хором заговоривших на все лады маленьких колоколов, извещая о прибытии Его Преосвященства Епископа Антония Черниговского.. Карета запряженная парой вороных лошадей, была на резиновых шинах (Викарный архиерей приезжал тоже в карете, но ее колеса были обтянуты железными обручами, но не резиновыми.), она свернула с главной улицы и двигалась вдоль площади к Собору.

На паперти два дьякона в расшитых золотом ризах, кучка богомольцев и нищих стояли с головами, повернутыми в сторону приближающейся кареты.

Бородатый кучер остановил лошадей. Молодой человек в длинном черном кафтане, сидевший без шапки рядом с кучером на козлах, спрыгнул на землю, торопливо обежал карету сзади и открыл дверь, услужливо помогая архиерею ступить на тротуар.

Высокий, сутулый, в длинной черной мантии и клобуке, епископ вел группу людей к широко открытым двойным дверям этого воздвигнутого в одиннадцатом веке Собора. Его руки непрестанно крестили воздух то направо, то налево, в зависимости от того, с какой стороны подбегали к нему восторженные богомольцы.

В церкви его встретили еще два дьякона. Легко поддерживая его под локти, они подвели его к платформе. Началась церемония облачения в расшитые золотом архиерейские одежды. Оба дьякона, 6ольшого роста и дюжие, рокотали низким басом обрядные слова: "Облеча бо тя в ризу спасения... яко жениха украшу тя... Ико невесту облачу тя красотою...". А хор с клироса где-то вверху вторил им мелодичными аккордами. Серебристо-звонкие дисканты раздавались где-то под куполом. Лучи солнца проникали через верхние окна Собора, пронизывая легкие голубоватые облака кадильного дыма и сияли на потолке, где виднелся образ Бога Саваофа окруженного крылатыми архангелами. Потрескивали горящие у икон свечи. Народ вздыхал, шептал молитвы, крестился и кланялся.

Мезенцев и Тарновский протиснулись через тесные ряды молящихся ближе к архиерею. Он стоял прямо, с немного вздетой головой в сверкающей драгоценными камнями митре, одетый в блестящие золотой парчи, облачения, крестясь своей холеной белой, пухлой рукой, возводя свои глаза поверх толпы в сторону царских врат и алтаря. Его губы шевелились...