Дворец грез - [116]

— Мне ничего не известно об этом, моя царица, — ответила я, старательно изобразив негодование. — Прорицатель очень добрый человек, посвятивший себя врачеванию и своему дару предвидения. Подобные слухи наверняка праздная болтовня низких людей, ибо разве мой наставник не служит преданно благополучию фараона и его семьи?

Аст-Амасарет нетерпеливо подняла руку.

— Очень хорошо! Очень хорошо! Твоя личная преданность делает тебе честь! Давай не будем больше говорить об этом. — Она взмахнула рукой. — Можешь идти, Ту. Ты более сообразительна, чем можно предположить по твоему возрасту и манере поведения, поэтому предупреждаю тебя: попридержи язык и пусть твои амбиции не выходят за пределы теплой постели фараона. Ты свободна.

Я тотчас поднялась, почтительно поклонилась и попятилась к двери, с досадой понимая, что она внимательно следит за каждым моим движением. С огромным облегчением я наконец повернулась к ней спиной и последовала за дожидавшимся меня слугой вниз по лестнице и дальше, через пустынный двор. Я чувствовал себя так, будто меня поднял огромный великан, встряхнул и бросил оземь, так что все во мне сотряслось от удара.

Но одно было ясно. Я не позволю Аст-Амасарет встать у меня на пути. До сих пор я вызывала у нее лишь мимолетный интерес. На какое-то время я в безопасности. Но что дальше? Какие ресурсы я могу использовать, чтобы тягаться с ней во власти? Только покровительство фараона и содержимое моей сумки с травами.

Когда я вернулась к себе, двор был почти пуст. Женщины и дети разбрелись на время дневного сна. Сбросив платье, я выбежала на траву и начала делать упражнения, которые забросила в последнее время. Мне хотелось смятение чувств и мыслей избыть физической усталостью; вскоре гнев и страх вместе с потом просочились сквозь поры и исчезли без следа. Нельзя было себе позволить подобные переживания, чтобы не проиграть.

Пока я плавала, солнце начало клониться к горизонту. В какой-то момент я подняла голову и увидела Дисенк; она сидела на бортике бассейна, скрестив ноги, разложив мои купальные принадлежности — полотенца, масла, — но я вышла, лишь когда почувствовала, что все следы прошлой ночи и тревожной встречи со Старшей женой улетучились. Тогда я выбралась на траву в улеглась, глядя на густую листву деревьев в вышине, а Дисенк вытирала меня и смазывала маслом. Мне казалось, что я остановилась, что моя жизнь замедлилась. Может быть, исчезли стимулы, что двигали мной и с такой неумолимой силой привели меня в гарем?

Завернувшись в полотенце, я направилась в свою келью вместе с Дисенк, шедшей за мной по пятам. Царский вестник, торопившийся выполнить поручение, окликнул меня:

— Царь повелевает тебе явиться без промедления, наложница Ту, — выдохнул он. — Возьми с собой лекарства.

— Зачем? — отрывисто спросила я. — Что случилось? — Я уже прошмыгнула мимо него, Дисенк торопливо семенила впереди.

— Несчастный случай. Его любимый лев Смам-хефтиф порвал его когтями. Его отнесли в опочивальню.

К тому времени, как я влетела в келью, Дисенк уже держала мое платье и сумку, сидя на кушетке. Она быстро одела меня. На краску и украшения времени не было. Сжимая сумку под мышкой, я отправилась во дворец в простом платье и старых сандалиях. Собственное беспокойство о здоровье царя удивило меня. Я выбирала кратчайший путь к царской опочивальне, и стражник у дверей тотчас впустил меня.

Меня встретил Паибекаман. В комнате, кажется, были какие-то люди, они встревоженно перешептывались, из них из всех я запомнила только царевича, который стоял рядом с отцом, почти раздетый и весь в пыли. Рамзес лежал на ложе, укрытый покрывалом, на котором расползалось темное кровавое пятно.

— Как он? — тихо спросила я дворецкого. Мне вдруг стало страшно, я пожалела, что здесь нет Гуи, который взял бы ответственность на себя и позаботился обо всем. Я почувствовала себя очень одинокой.

— Мы не знаем, — тихо ответил он. — Фараон принимал парад боевых колесниц, лев сидел рядом у его ног. Похоже, зверя в нос ужалила пчела, потому что он вдруг взбесился и начал метаться. Одной лапой он пробороздил ногу фараона.

Я приблизилась к ложу, махнула, чтобы принесли стул, и положила на стол свою сумку. Рамзес повернул голову ко мне. Он был бледен, на лбу под традиционной шапочкой[75] выступили капли пота.

— Ну вот, мой маленький скорпион, — прохрипел он, — будем молиться, чтобы ты успокоила меня сегодня, а не ужалила. Похоже, у всех моих любимцев за улыбкой скрывается оскал.

Видимо, боль была сильной, иначе бы он так не сказал. В одно мгновение я опустилась на стул и взяла его за руку. Она была горячая и влажная.

— Я сегодня не кусаюсь, мой повелитель, — улыбнулась я ему. — Уверена, что и твой лев вовсе не собирался нападать на тебя. Могу я осмотреть рану?

Он выдавил из себя улыбку, и в глазах его на мгновение появился знакомый лукавый блеск.

— Какая ты кроткая, Ту! Какая послушная! Но я хорошо знаю, что ты спрашиваешь только из вежливости, а сама готова в момент сорвать это покрывало и расковырять мне ногу с холодным безразличием бальзамировщика. Если ты сделаешь мне больно, ты поплатишься за это в нашу следующую встречу на более чистых простынях!