Дворец, где разбиваются сердца - [16]

– Я еще не говорила об этом с экспертом, – честно призналась Кордеро. Похоже, в монастыре все заодно и придерживаются единой линии: преступление совершил пришелец извне, монахини к нему не причастны.

– Кроме того, кто-то похитил дароносицу, – продолжила мать Августина. Она подошла к сейфу, вынула из него несколько цветных фото. На них Николетта увидела золотой ковчежец, украшенный сияющими камнями белого, зеленого, красного и синего цветов.

– Ее сделал наш местный ювелирный гений, Альваро Мендоза, – сказал внезапно заерзавший в кресле отец Теренсио. – Так сказать, Леонардо да Винчи нашего городка. Он жил в девятнадцатом веке...

– Но самое страшное, что дароносица хранила в себе гвоздь животворного креста с Голгофы, которым был распят Иисус, – вздохнула Августина. – На что только не пойдут коллекционеры, чтобы заполучить подобные сакралии. Но следуя за золотым тельцом, они ввергают себя в руки искусителя рода человеческого!

Отец Теренсио тяжко вздохнул и прибавил:

– Да, сейчас времена изменились, ради денег каждый готов пойти на все. И задаешься поневоле вопросом – не настал ли час расплаты, не грядет ли Страшный суд?

Монашки в саду трудились не покладая рук, видимо, они знали, что мать-настоятельница, аки Цербер, стережет их. Августина изъявила полную готовность помочь расследованию и не имела ничего против того, чтобы Николетта осмотрела кельи погибших монахинь, их рабочее место – библиотеку и капеллу, откуда была похищена дароносица.

Первым делом они направились в капеллу, где и располагалась святыня городка – хрустальная статуя Девы Марии. У Николетты сложились неодназначные отношения с Богом и с религией. Она не посещала церковь, не соблюдала обряды и, насмотревшись во время своей работы на множество человеческих трагедий, разуверилась в том, что кто-то, великий и милосердный, мог бы допустить такие страсти и равнодушно взирать сверху на мучения и ошибки чад, созданных по подобию своему. И все же...

И все же иногда в ней вспыхивала мысль – может быть, вопреки здравому смыслу и логическим рассуждениям все правда, о чем говорит церковь? Но порыв быстро проходил, и Николетта снова погружалась в пучины неверия.

Однако это не мешало ей восхищаться красотой, созданной руками человеческими во славу Божию. Войдя в капеллу, она попала с яркого света во тьму. Глазам понадобилось какое-то время, чтобы привыкнуть к полумраку. Где-то по бокам горели мириады свечей. А впереди, в скальной нише возвышалась она – Дева Мария.

Словно зачарованная, Николетта медленно шла к статуе. Небольшая, размером не более метра, она словно парила в сгустившемся свинцовом воздухе. Фигура была сделана из единого кристалла горного хрусталя и изображала светящуюся от радости мать, держащую на руках новорожденного. Мастерство неизвестного ваятеля было безграничным, ему удалось передать одновременно человеческие эмоции и нечеловеческий, божественный свет, идущий от лица той, что подарила миру Спасителя.

– Это ведь чудо, не так ли? – раздался приглушенный голос матери Августины. – Я столько раз на дню спускаюсь сюда на протяжении уже двадцати лет и каждый раз испытываю восторг!

Николетта присмотрелась. По щекам статуи в самом деле струились слезы. Хрустальная Дева плачет! И это верующие почитают чудом и доказательством бытия Божия. Николетта бросила взгляд на некое подобие алтаря, возвышающегося перед нишей со статуей. Подоспевший отец Теренсио сказал:

– Тут и стояла дароносица. А тело сестры Фернанды нашли на выходе из капеллы. Как страшно, ведь так?

Экстаз прошел, Николетта принялась за осмотр места преступления. Мать Августина, сославшись на срочные дела, удалилась, обещая прислать одну из монахинь, которая проводит Николетту в кельи убиенных. На полу капеллы все еще сохранился меловой след тела удушенной монахини. На Фернанду напали сзади, кто-то набросил ей на шею кусок бельевой бечевки, затянул – и лишил сестру жизни. Сделать это было не так сложно. Эксперт, исследовав микроволоски на шее жертвы, неопровержимо установил, что та, которой пользуются монахини для развешивания белья в монастыре, и бечевка, которая захлестнулась на шее сестры Фернанды – одинаковые. Кто-то отрезал от мотка веревки кухонным ножом примерно полтора метра и использовал это для бесчеловечного акта насилия.

– Сестра Фернанда была такой работящей, – говорил тем временем отец Теренсио, стоявший неподалеку. – В монастыре, несмотря на радостное ожидание визита его святейшества, царит атмосфера страха и подозрительности.

– А вы, святой отец? – задала вопрос Николетта. – Что вы думаете по поводу убийств? Кому бы я ни задавала этот вопрос в монастыре, все пытаются свалить вину за преступления на нечистого. Не знаю, демонология – не моя специализация, но убийства совершил человек, пускай и подгоняемый внутренними бесами.

Священник снова тяжело вздохнул и ответил:

– Я не знаю, кому могла повредить сестра Фернанда. Видимо, она в самом деле стала жертвой богохульника, который украл дароносицу. Наверняка эта драгоценность стоит баснословных денег, а реликвия, которая хранится в ней – гвоздь от Креста Господня, – вообще бесценна. Но если вы намекаете на распри между сестрами... Не буду скрывать, сорок женщин, которые изо дня в день живут бок о бок почти двадцать четыре часа в сутки и не имеют практически никаких контактов с внешним миром, подчас склонны затаивать мнимую обиду. Но я не думаю, что кто-то из монахинь решился бы на такое. Я знаю каждую из них, многих не первый год, и могу вас уверить, никто бы не посмел нарушить заповеди.