Двор. Книга 3 - [12]

— Малая, угомонись, — Андрей Петрович пытался взять за руку, видно было, почувствовал, что хватил через край. — Ты все перевернула, перекрутила на свой лад. Покойный Дегтярь тоже умел иногда, но всегда хватало воли признать: здесь, Бирюк, моя правда, а здесь — твоя.

— Я еще не покойница и не покойный Дегтярь, — хлопнула ладонью, как будто по столу, мадам Малая. — Я вижу, ты готов меня похоронить, но мы еще посмотрим, кто раньше. Иона Чеперуха наступил тебе на любимый мозоль: ты хотел засадить его в допр, когда он собирал подписи соседей за доктора Ланду, и вдруг все увидели, что биндюжник Чеперуха прав, а майор Бирюк сел в калошу. Теперь ты хочешь взять реванш, под маской защиты старухи Малой. А Малой не нужна твоя защита, Малая сама умеет защищаться.

— Защищаться? — майор Бирюк сделал удивленное лицо и громко засмеялся своим солдатским смехом. — Да тебя, Малая, если передать твое дело в ООН, любая Генеральная Ассамблея признает первым зачинщиком и коноводом.

— О, — сказала Клава Ивановна, — коль скоро ты понял, так передай дело Малой в ООН, пусть пришлют комиссию к нам во двор, а я сама с ними разберусь.

Андрей Петрович задумался, огляделся по сторонам, как будто что-то ищет, пришла санитарка, отперла свой шкаф, взяла швабру, поперечина немного разболталась, ударила о пол, чтоб держалась покрепче, намотала тряпку и пошла по коридору, шлепая громко резиновыми сандалетами.

— Да, — покачал головой Андрей Петрович, — обеспечь немецкой санитарке такую технику и такую амуницию — она тебе наработает.

— Бирюк, — сказала Клава Ивановна, — мы не немцы. Потому сегодня ты стоишь в Берлине, сидишь на всем готовом и можешь делать по нашему адресу свои замечания, как будто приезжий иностранец. Покойный Дегтярь тысячу раз предупреждал: Малая, ты еще увидишь, как они там насмотрятся, а потом приедут, будут хулить и наводить свою критику.

Майор Бирюк не отвечал, видно, занят был своими мыслями, мадам Малая ждала, что в конце концов ответит, но вместо этого гость опять вернулся к Чеперухе, хлопнул себя по колену и решительно произнес:

— Лады, Ивановна, Чеперуху оставляю тебе. А насчет самой Малой позволь мне позаботиться: Малая не будет лежать здесь на задворках, как будто бесприютный бродяга, случайно подобрали на улице. Я иду к главврачу, через полчаса, гарантирую тебе, будешь лежать в палате, койка у окна, чтобы перед глазами была улица, а не кладовая ассенизатора.

Получилось так неожиданно, что Клава Ивановна не успела сказать ни да, ни нет. Андрей Петрович быстро зашагал по коридору, походка была уверенная, будто привычный маршрут, наперед знает каждую дверь, каждый кабинет, больная дважды окликнула, но гость уже скрылся за поворотом, и теперь оставалось только лежать и покорно дожидаться развязки.

Минут через двадцать Андрей Петрович вернулся, лицо было красное, как будто прямо из парной, в зеленых глазах прыгали искры.

— Малая, — сказал Андрей Петрович, — сегодня придется полежать здесь, а утром дадут команду, чтобы перевели в палату. Так что потерпи немного. А в райкоме будет отдельный разговор. Не успели объявить, что освобождают всяких там Вовси, Фельдманов, а эти уже садятся на голову!

— Кто эти? — спросила Клава Ивановна.

— Ты, Малая, давай не перекручивай! — одернул майор Бирюк. — Я вижу, куда ты клонишь. Давай не перекручивай, Ивановна, а то без тебя хватает в Одессе мастеров перекручивать.

— Уходи. Уходи по-хорошему, — приказала Клава Ивановна, — а то здесь будет сейчас такое, что ты ляжешь на койку вместо Малой!

— Слушай, — засмеялся Андрей Петрович, — да ты, Малая, я вижу, как наш Дегтярь: чуть не по-твоему, сразу в бутылку лезешь.

— Няня! — закричала Клава Ивановна. — Няня, позовите сейчас же дежурного доктора, и я категорически требую, чтоб этого человека больше не пускали ко мне!

Майор Бирюк не стал дожидаться, пока придет дежурный врач, сказал мадам Малой «ауф видерзеен!» и быстрым солдатским шагом направился к выходу.

— Сволочь! — бормотала Клава Ивановна. — Кулацкая морда. Ой, Дегтярь, ой, Дегтярчик, на кого ты нас бросил!

Пришла санитарка, отперла кладовку, поставила швабру и ведро, сказала про больную из третьей палаты, раздатчица только успела наполнить тарелку, а та вдруг захрипела — и нема человека. Два часа полежит еще в палате, а потом отвезут в морг, так что койка освободится, можно будет переехать в палату, и пусть Клава Ивановна понемногу собирается, чтоб не пришлось потом пороть горячку.

— Няня, — сказала Клава Ивановна, — вот вам рубль, сами перемените матрац и белье, чтоб все было чисто.

Матрац, ответила няня, переменить нельзя, это только завхоз может. Да и менять не надо: опрятная была еврейка, аккуратная, под себя не делала, а то бывают такие, что какую клеенку под них ни клади, а проходит, как через папиросную бумагу. А простыни и наволочки раньше были бязевые, теперь льняные. Льняная простыня после хорошей стирки долго держится.

Няня взяла свою сумку, внутри звякнули кастрюли и склянки, спросила Клаву Ивановну, принести ей ужин или нет аппетита, сама догадалась, что у больной аппетита нет, сказала, если нет, то лучше не заставлять себя насильно, организм сам чувствует, что ему надо, а что не надо, и пошла.