Двор чудес - [9]

Гость из провинции уже изрядно пьян.

– Слу-у-ушай, – убеждает он Борща. – Нуу, ку…ак ты му…ожешь… е…уать такую бу-абуу? Ведь… ик… чтобы ее… ик!.. е…уать, надо обернуть х… ву-атой и только в жу-опу!

– Ну… ну… это мое дело! – бубнит, отстаивая честь дамы, Борщ.

– Это его дело! – встревает Дайка.

Силой оторвав Борща от теплой компании, Славик с Валькой отвезли его на смотрины к теще. Людмила Израилевна увидела жениха – и он мгновенно покорил ее пылкое сердце! Вне себя от счастья она оповещала по телефону свойственников, шуринов и дядьев:

– У моей Инночки жених актер! Человек искусства! Не красавец, но представительный, самостоятельный, для жизни годится.

Она ходила по контрамаркам на все пьесы с его участием. Весь театр Того Парня был посвящен в эту историю:

– К Леньке опять теща на спектакль пришла, пирогов принесла!

Борщ дико смущался. Теща не только пироги носила, но и торты «Наполеон» собственного производства, величиной и толщиной с автомобильную шину; от малейшего дуновения с торта взмывались облака сахарной пудры и взвивались чешуйки слоеного теста. Но вскоре Борщ вошел в роль – шаркал ножкой, здороваясь, неизменно почтительно целовал ручку. Людмила Израилевна краснела от гордости и любви:

– Не зять у меня, а Принц Гамле́́т! Король Лира! – умилялась будущая теща, обсуждая творческие успехи Борща со всеми родственниками, ближними и дальними, членами громадной фамилии потомственных торгашей.

Она прощала ему пьянство.

– Ну, пусть много пьет, он же актер, человек искусства! Женится – остепенится.

В день свадьбы на пороге ЗАГСа толпа гостей дружно распивала портвейн. Время тянулось. Борща на горизонте не виднелось. Солнце, устав стоять в зените, начало валиться за крышу ЗАГСа, наконец, сваты – Славик-японист и Валька-пушкинист поехали за женихом на тачке фирмача, улетевшего по делам в Аргентину. Вернулись смертельно бледные и ошарашенные:

– У жениха белая горячка. Сидит в чем мать родила и на стене в спальне рисует кирпичики.

– Так хватать его надо было за шкирку – и сюда! – вскричала Юлька-вахтанговка.

– А он говорит, меня совесть мучает. Не могу, говорит, Людмилу обманывать. Хорошая она женщина.

– Подонок! Я ему покажу – совесть! – взвизгнула невеста. – Да я его сейчас, мигом…

Прыгнули в тачку втроем. Та, прорулив по усталым от жары улицам, протиснулась в арбатскую подворотню – к дому, где обитал Борщ. Лифт не работал. На четвертый этаж вскарабкались пешком.

На звонок долго не открывали. Тогда Инка хорошенько лягнула дверь ногой, оказалось не заперто. В спальне на полу теплилась свечечка, голый Борщ, сидя по-турецки напротив стены, мазал по штукатурке малярной кистью. При виде невесты он вроде бы начал приходить в себя:

– Ну, ладно, чего уж… ик! Сейчас только вот еще… ки-ик! – ирпич’к дорисую… и-ик! того! Я ж не су-ик! – ука! Ик!

– Он не сука! – подтвердила Дайка, которая вертелась тут же. Она приняла самое активное участие в акции – всячески суетилась, приводя жениха в чувство. Когда же тот попытался улизнуть, помогла оттащить под холодный душ.

В конце концов, жениха с грехом пополам одели.

– Галстук, галстук! – вскрикнул кто-то. – Нужен галстук!

Галстука не нашлось, и Славик, конечно же, одолжил свой:

– Гад, испортишь – убью! Галстук фирменный! – шипел японист, повязывая галстук на шею жениху.

Общими усилиями жениха выволокли на лестницу, протащили по двору.

Выпив пивка, Борщ вроде бы оклемался и ко Дворцу бракосочетаний подъехал почти в нормальном виде.

– Борщ Леонид Михайлович. Хотите ли вы взять в супруги Прицкер Инну Рувимовну? – спросила чиновница департамента Гименея.

– М-да-с… Ну… допустим! – отвечал брачующийся.

Все прошло вполне благополучно. И когда молодожены появились на крыльце Дворца, Юлька-вахтанговка подарила молодоженам копеечку:

– На счастье вам. Нашла в дверях ЗАГСа, – объявила она.

На свадьбе столы, как и положено, ломились. Подарков молодым нанесли горы. Вина-водки было море разливное. И счастливая теща простирала к зятю трепещущие руки:

– Миленький ты мой, хороший! Какой же он у меня расчудесный, золотой! Бриллиантовый мой зятек!

Борщ в конец расчувствовался. Бледный от волнения поднял первый бокал шампанского… за любимую тещу! Лучшую из тещ!

– Горько! – не выдержав, подъебнул кто-то.

Борщ смерил ерника негодующим взглядом.

Отыграли свадьбу. Инке с супругом купили долгожданный кооператив в Марьиной Роще. Там она, счастливая и радостная, зажила наконец свободной и счастливой жизнью, превратив гнездышко любви в самый что ни на есть алкогольный вертеп.

В дни визитов Людмилы Агрессоровны к молодым мы сообща отправлялись на поиски заблудшего Борща. А найдя, затаскивали к Инке, клали на диван, обряжали в шлепанцы и пижаму из собственного гардероба, разбрасывали повсюду разные предметы семейного быта. Муж лежал на диване и читал газету. Теща сидела на стуле, распахнув шубу, утирая пот и слезы умиления. В ногах у нее неизменно стояла сумка, набитая обалденным дефицитом – балыком, вырезкой, икрой, даже ананасами. А Славик-японист и Валька-пушкинист, главные поставщики реквизита в бутафорский семейный очаг, случалось, часами томились на площадке перед дверью квартиры, ожидая возврата своего добра. Теща слегка удивлялась: отчего это каждый раз, бывая у «детей», она слышит из-за дверей какие-то шорохи и вздохи, иногда робкий звонок и умоляющий голос, мол, кому-то надо отлучиться, а ему из-за затянувшегося визита тещи, все никак не забрать свой пуловер…