Двоица - [62]

– Вера, я потом с тобой поговорю, ладно? – сказала она.

– Ладно. У тебя все хорошо? – спросила Вера.

– Всё в порядке, – сказала Мишка. Она надавила носом на экран, уронила на него каплю крови с губы, оттолкнула телефон к перевернутому столу. Вставать было страшно, поэтому Мишка поползла в комнату.

Вершик лежал на спине и уже не дышал, хотя Мишка была уверена, что еще минуту назад слышала его хрип. Глаза Вершика – все, что осталось от его лица – в смерти стали прекрасны; он больше не походил на насекомое. Перед Мишкой возлежал молодой греческий поэт. Футболка на груди разошлась и обнажила голую грудь и цепь с серебряным крестом, который, как показалось Мишке, врос в кожу.

Среди обломков шкафа Мишка увидела развороченный сейф. Никаких денег там, конечно, не было. Их еще в субботу вечером забрала Оса, сразу после того, как вернулась от Елены Васильевны. Мишка покачала головой – вот ведь не пришло ей в голову показать Катиной матери фотографию настоящей Коти.

Вместо денег Оса оставила своим друзьям билет в вечность. Мишка засмеялась и закашлялась, ударилась лбом об пол. Пути Господни неисповедимы – он посылал своей сестре столько знаков, а она ничего не поняла. Лишь в последний момент, когда Вершик начал вводить код в замок сейфа, в голове у Мишки закрутились нужные шестеренки. А ведь она должна была все понять, еще когда Вершик в первый раз спросил про код от сейфа.

Мишка вернулась на кухню, все еще на четвереньках, словно черепашка, и подобрала телефон.

Оса сразу же взяла трубку, но говорить ничего не стала.

– Я жива, – сказала Мишка. – Как видишь.

Молчание.

– Мне очень жаль, что так получилось, – сказала Мишка. – И ведь я, наверное, больше тебя не увижу.

Оса не ответила.

«А ведь это она позвонила в полицию и сдала своих коллег по „Стульям“», – подумала Мишка. Как же все просто.

– Езжай в Обитель, забирай оттуда свою милую, кто бы она ни была, и скройтесь так, чтобы вас никто никогда не нашел, – сказала Мишка. – Это ничего, что ты попыталась меня убить. Я жива.

– Прощай, – сказала Оса, и в трубке раздались гудки.

Мишка положила телефон на пол и затрясла головой, прогоняя наплывающую темноту. Где-то на улице звенели пожарные сирены.

Глава четырнадцатая

День выдался пасмурным и душным. Небо грозилось дождем, первые капли уже ударили по черному платку невысокой девушки, которая стояла чуть в стороне от толпы. Ее лицо выражало скорее удивление, чем скорбь: на кладбище приехали даже те дальние родственники, которых в Москве не видели годами. Все они жались друг к другу, готовились к дождю. Лишь женщина в гробу, казалось, не замечала непогоды. Ее большая фигура терялась в складках одежды, и счастливое восковое лицо выступало над чернотой гроба, словно снежная верхушка среднеазиатской горы. Если бы она могла посмотреть на себя со стороны, то наверняка подумала бы о том, что Бог в конце концов приходит за каждым, и глупо думать, что в жизни кто-то выбирает между страданием и смертью. Одно всегда следует за другим. Смерть для одних – страдание для других.

Девушка в платке уже подходила к гробу и теперь ждала остальных. Мужчины и женщины, мрачные и скучные, обменивались короткими фразами, кивали друг другу. Кто-то плакал.

В стороне, кроме девушки, стояла еще пара – лысеющий мужчина в потертом пиджаке и молодая женщина, которая еле заметно раскачивалась из стороны в сторону и иногда бросала на девушку в платке косые взгляды.

От толпы отделился молодой парень с крашеными волосами. Он подошел к девушке, встал рядом. Девушка что-то прошептала.

– Прости? – спросил парень.

Девушка повторила громче:

– Господи, сестра Твоя расторгла узы смерти и взошла на небеса. Удостой усопшую сестру Твою победы над смертью, чтобы она в покое обрела вечную жизнь.

Она перекрестилась и вздохнула. Слева, из кустов, появился странный человек. Он был одет в домашний шелковый халат и черные сандалии на деревянной подошве.

– Отпусти сестру мою и Твою в вечное плаванье, – сказал странный человек. Он говорил смешно, будто не разжимая губ. – И пусть она пристанет у берега Пути. Пусть стальные кольца, сковавшие ее тело, разомкнутся и спадут на песок. Пусть ее голос ныне и всегда следует за мной и звучит в моей душе.

– Чтобы сестра Твоя вечно пребывала в Твоем тепле, – сказала девушка.

Странный человек положил ей руку на плечо.

– Тепло в Тебе, и смерть в Тебе.

– С кем ты говоришь? – вдруг спросил парень с крашеными волосами. Он смотрел на девушку удивленно.

– Мне привиделся старый друг, – сказала девушка. – Ты его не знаешь.

– Пойдем. – Парень протянул девушке руку. – Все уже собираются.

– Еще минута. – Девушка посмотрела на странного человека и тихо сказала: – Иди своей дорогой, Рамина Брамм.

– Своей дорогой иди, Мишка Миронова, – сказал человек. Он махнул рукой и тут же оказался возле кладбищенской стены. Еще мгновение, и от него осталась лишь тень на кирпичной кладке.

– Пошли, – сказала Мишка. От протянутой руки она отказалась, легко покачав головой. Ближайшие несколько часов она собиралась провести в стороне от человеческих тел. Хватило вчера в больнице и на допросе.

Сперва Мишка поговорила с прибывшими на место взрыва пожарниками и полицейскими, затем со срочно сорвавшимся со службы дядей Сережей. Ему рассказала все в подробностях, только не стала говорить о Елене Васильевне и Коте, чтобы не втягивать их в расследование. Сказала, что код от сейфа все это время был у Осы. Оставалось только надеяться, что она успела уехать из Москвы.