Двое в песках - [11]

Панаев догнал Яновского не скоро. Он подполз и опустился рядом. Отдышавшись, посмотрел на Игоря и долго не отводил от него глаз. Потом Василий потихоньку стал пятиться. Отодвинулся назад шагов на десять и там сел.

Яновский все размышлял. У него даже кровь задвигалась быстрее от леденящих мыслей.

Вдруг Панаев вяло махнул рукой и взволнованно просипел:

– Мы спасены. Я его, кажется, поймал.

– Ты о чем?

– Комар, Игорь! Комар!

– Ну и что?

– Чудило. Не понял? Комары около воды бывают. Значит, недалеко осталось, раз он сюда залетел. Ты слышал в прошлые ночи комаров?

– Нет.

– Давай соберем все силы. Теперь близко.

Яновский облегченно вздохнул. Напряжение в его голове сразу спало: «Маленькое существо комаришко, а от какой беды отвел!» Игорь оживился, повеселел, даже предложил товарищу:

– Давай помогу. Держись за меня. Держись, Вася. Вылезу - памятник поставлю этому комаришке!

Солдаты двинулись вперед с новыми, неведомо откуда взявшимися силами. Они поднялись на ноги и, поддерживая друг друга, пошли, спотыкаясь и качаясь из стороны в сторону.

Когда эти движущиеся тени спускались во мрак между холмами, казалось, они больше оттуда не появятся - растворятся там, исчезнут. Но проходило время - и на освещенное луной, ребристое, как шифер, тело бархана снова выбирались из черноты две трепетные фигурки.

Солдаты шли. Падали. Вставали. И снова шли.

К утру, как это бывало каждый раз за последние трое суток, путники опять лежали, не проявляя ни малейших признаков жизни. В это утро они очнулись еще позже, чем вчера. Не было ни палатки, ни вещевых мешков. От солнца защищаться больше нечем. А впереди, насколько хватало глаз, все выглядывали и выглядывали одна за другой песчаные волны.

Огненные барханы

Солнце с утра впилось в изможденных людей. Они высохли окончательно и были теперь похожи на мумии. Кожа стала коричневной и тонкой, как папиросная бумага. Казалось, она порвется при первом же неосторожном движении.

Панаев уже не чувствовал жажды, тело перестало выделять испарину, кровь сгустилась до предела, в организме выключились все процессы, связанные с потреблением влаги. Подступали три смерти: от жажды, от истощения, от солнечной радиации. Говорить они уже не могли, только изредка обменивались отдельными словами.

Последней вспышкой угасающего сознания Панаев сообразил: «Нужно лечь на северном склоне бархана, там должно быть немного прохладней».

Он сполз на северный скат. Понял или нет Яновский, но он последовал за ним.

Когда Василий пришел в себя, он увидел против себя ящерицу. Она смотрела на него немигающими глазами, а шейка ее нервно пульсировала. Они долго смотрели так друг на друга. Наконец Василий дунул в остренькую мордочку ящерицы, и она, метнувшись в сторону, зарылась в песок. «А в песке должно быть прохладнее», - подумал Панаев и стал разгребать сыпучую массу. Песок действительно, чем глубже, тем становился прохладнее. Он казался даже чуточку влажным. Василий заработал быстрее. Скоро он выскреб длинную лунку. Разделся догола. Лег в эту ямку и укрылся обмундированием сверху от солнца. Измученное тело радостно прильнуло к прохладному песку. Василий почувствовал некоторое облегчение. Яновский делал то же, что и Панаев. Он слепо повторял за ним все.

Однако мало-помалу песок стал нагреваться от соприкосновения с горячим воздухом и разогретым телом. Тогда Василий, лежа на боку, стал готовить рядом новое место. Расчистив лунку, он перевалился туда и не торопясь углублял лунку на прежнем месте, отрывал новый слой еще более прохладного песка.

Теперь он хорошо понимал, почему выживают в пустыне черепахи и ящерицы. В глубине бархана, там, где устраиваются пресмыкающиеся, совсем прохладно!

Игорь тоже немного отошел от этих песочных ванн. Он лежал рядом, только голова торчала из песка. В нем ничего не осталось от того парня, который когда-то назывался Игорем Яновским. Его сейчас не узнала бы даже мать. Коричневая дубленая кожа обтянула кости лица, оно ссохлось и было похоже на страшную маску из шершавого папье-маше. Глаза запали и приобрели стеклянный блеск, они почти не закрывались. Посиневший рот с шелушащимися губами был раскрыт, и в нем виднелся белый, распухший, шершавый, как наждак, язык.

Рассматривая лицо товарища, Василий вдруг увидел, что Игорь заулыбался. Он улыбался все шире и шире и даже начал икать от смеха.

«С ума сходит», - подумал Панаев и спросил едва слышно:

– Чего смеешься?

Гримаса смеха сошла с лица Игоря. Она появлялась еще несколько раз, прежде чем он ответил:

– Не смеюсь. Плачу.

Панаеву стало жутко от этой гримасы. Оказывается, плачущий от смеющегося отличается только слезами! А у Игоря для слез не было влаги…

Прохлада, которая накапливалась в песке за ночь, постепенно уходила в глубь земли. За ней было не угнаться. Песок стал горячим. А солнце разгоралось все яростнее. Воздух дрожал над барханами, казалось, он вот-вот перекалится и вспыхнет. И в тот момент, когда жара окончательно стала невыносимой, воздух действительно запылал. Панаев увидел, как бесцветное пламя поднялось над барханами. Воздух горел, словно бензин, прозрачным огнем. Языки пламени покачивались, как тюлевые занавески.