Двое в новом городе - [21]

Комнату можно снять в Восточном квартале, возле Марицы. Там, на месте прежней деревушки, понастроили множество одноэтажных домов, а при них огороды, палисадники и все такое прочее.

Июньским вечером, когда комары тучами несутся со стороны реки, я завернул туда порасспросить насчет комнаты. Если честно признаться, очень меня злило самодовольство, исходившее от этих дворов и огородов. Думаю, это от моего нигилизма, неустроенности в жизни. Может, я считал бы совсем иначе, сооруди я себе здесь домик с хозяйством, как это делают энтузиасты-обыватели. Что ж, снимаю перед ними шапку, воздавая должное их поистине муравьиному трудолюбию. В самом деле, улицы здесь пока не вымощены, но большинство домиков кирпичные, с крылечками. Дворы огорожены, торчат стебли подсолнечника, почти возле каждого дома виноградники, только что обработанные медным купоросом.

Я поинтересовался, где тут дом номер сорок восемь. Сразу же собралось несколько женщин, принялись объяснять. И так они меня запутали, что пришлось изрядно поколесить, пока отыскал этот дом.

Слава богу, он мне понравился с первого взгляда. Выбелен в отличие от других, и на крыше приделан флюгер — деревянный петух. Сразу виден рачительный хозяин. Вообще-то я боялся таких, потому что они заставляют квартирантов входить в дом в одних носках.

Я остановил «зил» в ближайшем переулке, с трудом выбрался из кабины. За день я здорово намотался, и сейчас не было сил даже прикрикнуть на детвору, моментально облепившую грузовик. Эта любовь к технике, охватившая молодое поколение, причинила мне уже немало неприятностей.

Подхожу к деревянной калитке дома номер сорок восемь и поверх нее заглядываю во двор. Розовые блики заходящего солнца переливаются в оконных стеклах. Мой будущий хозяин стоит во дворе, спиной к калитке, выгребает из бадьи жидкий цемент и размазывает между деревянными планками — цементирует площадку перед домом. Судя по его сноровке, это ярко выраженный энтузиаст-обыватель, безмерно преданный своему имуществу. Я приближаюсь к нему с большой почтительностью, негромко кашляю. Увлеченный делом, энтузиаст меня не слышит. Его дом должен стать образцовым, а это как пить дать отразится на плате за квартиру.

— Добрый вечер, — говорю я.

Мой будущий хозяин заботливо размазывает остатки цемента и только потом поворачивается ко мне ответить на приветствие. Это смуглый крепыш, лысый, с черными усиками и лучезарным взглядом.

— Чем могу служить? — спрашивает он.

На меня так и повеяло ресторанным духом. И к тому же я сразу его узнал: это с ним мы пререкались насчет разбавленного водой вина. И поверите, было даже как-то приятно опять увидеть эту физиономию. Он, впрочем, прикинулся, будто не признал меня, снова повторил свое: «Чем могу служить?» — и почесал мизинцем нос. Я понял, что судьба свела меня с деловым человеком. Он предложил присесть на скамейку, подождать, пока он закончит цементировать площадку. Я сел, осмотрелся кругом, очарованный розовым сиянием заката.

Домик одноэтажный, окна изнутри завешены газетами, чтобы не выгорала мебель. Сбоку от дома видна еще пристройка и водопроводная колонка. За колонкой огород: фасоль, чеснок, огурцы, редиска… Часть двора отгорожена проволочной сеткой, за ней пищат цыплята. Мне пришла на память народная песня: «То мне мило, мило и дорого, что весна с собою несет…» Я гляжу вокруг и словно бы впитываю зов земли. Хочется жить и жить. Этот цыплячий писк взволновал меня до слез — ведь и я уроженец села.

Мой будущий хозяин уже моет руки под краном. Он, конечно, узнал меня, но все еще притворяется, будто не помнит того скандала в закусочной. Я ловлю на себе его подозрительный взгляд. Только высокая плата за комнату сможет его успокоить.

Мы устроились на скамье возле колонки и повели серьезный разговор. Дело известное — квартир нет, жилья не хватает. Везде и всюду так. Можно снимать, никто против этого не возражает, было бы где снимать. Найти непросто. Он вот потратил уйму денег, пока выстроил этот домик. И сейчас много денег идет. Взять хотя бы цемент — немалого стоит, да и свободно его не купишь. Трудолюбие требует вознаграждения. А ведь как было в свое время?.. Он слегка приоткрыл завесу над своим прошлым. Передо мной кельнер. София, сорок первый, сорок второй, сорок третий годы. Был ли я в Софии? Что за вопрос — София для меня словно родной город. Часами мог бы рассказывать ему о Софии. Он оживляется, в голосе его волнение.

— Извиняюсь, — говорит он, — в Софии я был кельнером. Ресторан «Болгария». Три тысячи в месяц, да еще десять процентов с выручки, да прибавь чаевые, они тогда не были под запретом. Вот это зарплата!

— Да, конечно.

— Поднакопил я тогда кое-что, но меня мобилизовали на турецкую границу, потом послали в Драму и Кавалу, потом на Тасос. Короче, плакали мои денежки.

— Н-да.

— А после войны снова борьба… Цыплят вот развожу. Месяц назад купил. Принес из инкубатора сорок две штуки — одного цыпленка ребятишки подшибли, двое сами собой померли, а еще двое исчезли без следа, наверное, их ласка сожрала, у соседей она тоже безобразничает. Вот и осталось тридцать семь цыплят.