Двое из ларца - [26]

– Жалко. А иначе нельзя?

– Можно, – кивнул Петр. – Пострелять, правда, немножко придется. Только потом его все равно взорвут. Сучье время.

– Эпоха перемен.

Глава 15

В аэропорту Волков и Адашев-Гурский поднялись к буфетам и, встав у одного из высоких круглых столиков, открыли поллитровку «Абсолюта», которую купили по дороге.

– Ты как? – спросил Петр. – Не поплывешь?

– Спокуха, Хрящ, бубен не напрягай.

– Пойду закуски возьму.

– Ну вот, начинается, – обреченно вздохнул Гурский. – Только гамбургеры всякие не бери, пожалуйста. Неизвестно, что они туда кладут.

– Стаканы-то у них взять можно?

– Стаканы взять нужно.

Петр вернулся, неся в руках тарелку с нарезанным холодным мясом, рядом с которым лежали несколько кусков пшеничного хлеба, и два пластиковых стакана.

– Наливай пока, – Гурский стал делать бутерброды. Один кусок мяса был явно великоват. Александр сделал было движение рукой куда-то за спину, но, взглянув на Петра, осекся.

– Петя, у тебя ножика нету?– Давай-давай, рейнджер хренов, доставай.

– Донт андерстенд.

– Ага, конечно… – Волков скользнул рукой под куртку Адашева и вынул у того из-за спины большой военно-морской боевой нож.

– Ну? Совсем с головой не дружишь? Ты с этим в аэроплан собрался? Ну-ка давай сюда ножны.

– С ремнем возиться придется.

– Снимай давай, быстро.

Адашев смиренно задрал под оранжевым пуховиком камуфляжную куртку, расстегнул пряжку брючного ремня, выдернул его до половины из шлевок и, сняв, положил на стол черные деревянные ножны.

– Больше ничего нет?

– Больше ничего нет, – Александр заправлял и застегивал ремень.

– Саша, ну ты о чем думаешь, честное слово… Как дитя малое.

– Я думаю о превратностях.

– Кстати, на-ка вот, – Волков достал из кармана и протянул ему железнодорожные ключи. – Это к вопросу о превратностях.

Гурский взял в руки три ключа: один – с треугольной выемкой внутри круглой головки; другой – обыкновенный, похожий на ключ от врезного замка; и короткий, как широкая отвертка. Все они были склепаны на одном стержне и свободно на нем вращались.

– Возьми на всякий случай. Мало ли в поезде приспичит, а сортир закрыт. Или из вагона в вагон перейти. Всякое бывает.

– Спасибо. Мы выпивать будем? У меня уже, между прочим, регистрация вовсю. А я трезвею неуклонно.

– Ну давай, поехали.

– За победу.

– За нашу…

Они выпили и закусили бутербродами с холодной вареной телятиной.

– Гурский, – Волков отодвинул от себя пластиковый стакан, – я тебя давно спросить хочу: вот ты барин по жизни, страшно ленивый, акрофобия у тебя, этого ты не ешь, того не пьешь, бабу тебе подавай непременно с тонкими пальцами, иначе у тебя на нее не встанет, ничего тебе не хочется. Так?

– Все не так. Каждый пункт обсуждается.

– Это – детали, неважно. А в принципе?

– Ничего себе «детали»… Да вся жизнь из деталей, они-то как раз и важны. Впрочем, вопроса не слышу.

– А вопрос таков: «Какого хрена ты каждый раз соглашаешься вписываться в мои заморочки?» Это ж головная боль сплошная. Ну, то, что я тебя прошу, мне это надо, это понятно. Но ведь ты несильно и отказываешься. И еще чему-то радуешься при этом, цирк устраиваешь.

– Такой вот вопрос?

– Да.

– Не понимаешь?

– Н-ну… любопытно, как ты сформулируешь.

– Наливай.

Волков налил в стаканчики водку.

– Но пасаран?

– Син дуда… – пожал плечами Гурский.

Они выпили и закусили.

– Ты спрашиваешь, – Александр смел рукой со стола хлебные крошки на ладонь и ссыпал их в тарелку, – в чем мой интерес?

– Да. – Петр вставил морской нож в ножны и убрал его в карман куртки.

– Отвечу тебе притчей.

– Давай.

– Ты комара видел?

– Ну, допустим, скажу «да».

– А хер, извиняюсь, у него видел?

– Скажу «нет».

– Но ведь он же у него есть… Как считаешь?

– Изящно, – кивнул Волков. – Пошли, там регистрация заканчивается.

– Момент, – Гурский достал из кармана пуховика прозрачную пластиковую флягу, перелил в нее оставшуюся в бутылке водку и протянул Петру. – Долей, пожалуйста, соком.

– Каким?

– Лучше бы лимонным, но если нет – грейпфрутовым.

У стойки регистрации Волков раскрыл бумажник и протянул Гурскому русские деньги.

– На, возьми. Где ты менять-то в дороге будешь? Грабанут еще.

– Да не надо, потом разберемся.

– Бери, Бюро оплачивает, я с Дедом согласовал. Считай, что ты на работе. Билеты и счет из гостиницы не выбрасывай.

– Не буду так считать. – Гурский взял деньги. – Я ни на кого не работаю. Я следую «срединному пути».

– Барышня, вот смотрите, – раскатав черную шерстяную шапочку, закрывшую все его лицо, кроме глаз, обратился он к девушке, одетой в форму Аэрофлота, которая стояла за регистрационной стойкой. – Похоже, что я на работе?

– Похоже, что сегодня у вас выходной, – уловив запах спиртного, улыбнулась она. – И проходите скорей, самолет без вас улетит. Бомба у вас с собой?

– Да, – кивнул Александр. – В ручной клади.

– Хорошо. А то в багаж нельзя. Прощайтесь… – посмотрела она на Петра.

– Ну что? – Гурский повернулся к Волкову лицом, закрытым раскатанной ниже подбородка черной шапочкой спецназа. – Полетел я потихонечку…

– Пока.

– Давай.

– Да, Саша! – окликнул Петр.

– Что? – обернулся Адашев.

– Постарайся не подохнуть, как собака.

– Так для того, чтобы попасть в рай, Петя, – глухо, сквозь ткань шлема, произнес Гурский,– как раз сдохнуть-то сначала и необходимо. Прости за назидание. А во-вторых, от пенделока и слышу.