Движение вверх - [85]

 Однако были на этот раз и особенности. Главная из них состояла в том, что Кондрашину удалось создать в команде прекрасную атмосферу доверия и свободы.

 На тренировочный сбор в Сухуми в мае 1972-го он разрешил игрокам поехать с семьями. Это было невероятным для того времени событием. Обстановка на сборе в результате оказалась одновременно и комфортной, и рабочей. Игроки, будучи матерыми профессионалами и прекрасно понимая значение подготовки к Играм, оценили доверие тренера и пахали на тренировках за троих. А возможность проводить свободное время вместе с близкими, в прекрасных условиях кавказских субтропиков, давала дополнительную физическую и эмоциональную разгрузку.

 На том сборе мы сдружились с фехтовальщиками из олимпийской команды и регулярно выходили на общие прогулки на «пленэр» в горы. Жарили шашлыки, не пренебрегали и домашним вином, при этом никто не нажирался, все вовремя ложились спать и наутро были безупречно готовы к очередному тренировочному дню.

 Во время предолимпийского сбора в Москве, в Серебряном Бору, произошло и вовсе неслыханное — Кондрашин разрешил сборникам-москвичам ночевать дома! И вновь — никто не опаздывал на тренировки, никто не пил, не «залетал», все были в прекрасном рабочем тонусе.

 Прочувствовать состояние команды перед ответственным стартом — очень тонкий и важный момент. Соблюсти оптимальный баланс между «не догонять» команду и «загнать» ее — это исключительное умение и во многом интуиция тренера. Накануне Мюнхена этот баланс оказался выбранным абсолютно «в цвет».

 Немаловажным мне кажется и то, что в 1972-м у сборников был пик «свежего» восприятия Кондрашина. Как я уже говорил, несмотря на специфику характера, настороженно воспринятую игроками, — «мрачный, нелюдимый, замкнутый человек, делающий свое дело, ни с кем не советуясь», — фактор нового руководителя сыграл свою позитивную роль. Парадоксальным образом под руководством этого мрачного человека команда стала раскрепощеннее, свободнее. Наверное, важную роль сыграло само по себе освобождение от многолетнего гнета мощной личности Гомельского.

 Однако прилив энтузиазма, ощущение новизны, наступившие с приходом Петровича в сборную, не могли продолжаться бесконечно. Как я уже говорил, любой тренер так или иначе ненавидим игроками. Виной этому их «генетический» конфликт, заложенный в самом подходе к тренировке и игре. Тем более это ощущается на фоне длительной совместной работы, когда ты узнаешь человека как облупленного, знаком со всеми его недостатками, постоянно ждешь от него очередных «заскоков».

 Но в 72-м новая кондрашинская волна, на которой сборная лихо прокатилась в Турине и в Эссене, не просто сохранялась — она достигла своего апогея. Несмотря на сохранявшееся определенное отчуждение Петровича от лидеров прежнего состава сборной, в первую очередь от нас с Модей, несмотря на некоторые очевидные странности характера Кондрашина, его отношения с игроками в целом были очень хорошими. Игроки верили в себя и верили в главного тренера. Это было самым важным.

 Настрой команды был очень боевой. Все игроки хорошо знали друг друга, знали, кто на что способен, и понимали, что общий потенциал команды — в сочетании ее сыгранности, индивидуального мастерства, психологической устойчивости и совместимости, опыта баскетболистов — очень высокий. Возможно, этому способствовали удачные для нас игры против американских университетов, с которых для нас начался международный сезон 1971/72 года. В них мы по-настоящему поняли, что команда набрала ход, почувствовала подлинный вкус к игре и способна решать самые серьезные задачи. К этому времени уже три сезона подряд сборная практически в одном составе выезжала на турне в Америку. И это, безусловно, пошло нам на пользу.

 Первые для меня игры в США в конце 60-х запомнились полной подчас беспомощностью нашей команды. Удручало то, что многие наши «звезды», блиставшие в национальном чемпионате и в международных играх, выйдя против сильнейших американских студентов, были не в состоянии перевести мяч через среднюю линию!

 Однако, как говорят, за одного битого двух небитых дают. К сезону 1972 года мы поднабрались опыта, закалились, почувствовали свою силу. В матчах в Цинциннати и Индианаполисе в ноябре 1971-го советская команда продемонстрировала уверенную, мощную, в хорошем смысле наглую игру. У сборной пропало ощущение страха перед американцами. Со мной персонально эта метаморфоза, как я уже говорил, произошла еще в 1969-м — после победных игр против «Реала», за который выступали американские профессионалы.

 В итоге при подготовке к Мюнхену удачно сложились несколько факторов, в частности неплохой подбор игроков, их сыгранность и опыт, амбиции, хорошее моральное состояние команды.

 Очень важным было в целом сбалансированное состояние команды по игровым позициям. Взрывная скорость Саканделидзе и умная распасовка Едешко образовали удачный потенциал на позиции первого номера. Позиция атакующего защитника была закрыта номинально одним человеком, зато съевшим собаку в этом амплуа, — С. Беловым с его броском в прыжке. Третьими номерами были быстрый и агрессивный Коркия и — главное! — многолетний лидер команды, ее локомотив, железный и несгибаемый литовец, мой молчаливый друг Модестас Паулаускас. Да, легкий состав был у нас по-настоящему сильным.