Двери во Тьме - [30]

– На человека одного данные ищем, – сказал я. – Похоже, что погибшего.

– По работе, что ли? – уточнил тот.

– Да вроде как, – кивнул я, решив, что в сущности и не соврал.

– Ну пошли, я как раз в архив, – сказал он и пошел по коридору таким быстрым, несмотря на малый рост, шагом, что мы за ним едва поспевали.

Дверь в архив была покрыта бурым дерматином, прибитым гвоздиками с широкими медными головками, но стука пишущей машинки, доносившегося изнутри, она все равно заглушить не могла. Бочаров толкнул дверь и вошел, ну и мы следом, оказавшись в помещении, разделенном высокой стойкой на две неравные части, – малую для посетителей и куда большую для папок с бумагами.

За «ундервудом» сидела немолодая крупная женщина в очках, с серым пуховым платком, накинутым на плечи. Она курила, зажав в крупных желтых зубах смятую папиросу, и поприветствовала нас всех коротким кивком, не отвлекаясь от своего занятия. Бочаров дождался того момента, как она вытащит из каретки карточку из толстой желтой бумаги, и только после этого сказал:

– Наталья Сергеевна, тут к вам ребята из Горсвета с запросом.

– Из Горсвета? – удивилась она.

Голос у Натальи Сергеевны был громкий и звучный, аж эхо от стен. И это она просто разговаривает. А если рявкнет на назойливых просителей, то какой эффект будет?

– Да мы сейчас к Ферме прикомандированы, так что пока скорее оттуда, – поправил я Бочарова.

– А у вас на Ферме свой архив хоть куда, там все есть, что и у нас, и сверх того много.

– Да вот там какая-то путаница – решили здесь уточнить, – с ходу сочинил я версию.

В путаницу она поверила. Хотя бы потому, что архивом на Ферме заведовала не она. Это я буквально в глазах у нее прочел – эдакий оттенок снисходительности к бестолковости всех других архивариусов этой действительности. Она взяла со стола бланк запроса, отпечатанный на серой плохой бумаге, и толкнула его мне по стойке, все так же звучно сказав:

– Заполняйте – без помарок желательно, – после чего загасила папиросу в забитой окурками пепельнице.

К счастью, заполнять пришлось не плохой перьевой ручкой, макая ее в чернильницу, как здесь обычно бывает, а простым карандашом, да еще и на диво хорошо заточенным. В общем, вписал я в графу «имя» Алевтина, потом добавил «и еще, возможно, инициал Е», а в «фамилию» – Скляр, место, откуда прибыла, – «г. Дедовск, МО» – и больше ничего. И расписался, вписав в графу под моей подписью номер личного удостоверения. Но Наталья Сергеевна не удивилась такой скудности и путаности данных, лишь кивнула и сказала:

– Завтра после обеда заходите. Или могу почтой отправить.

– Мы лучше зайдем, только послезавтра с утра, – сказал Федька. – Вы же открыты будете?

– Заходите с утра послезавтра, – сказала она, величественно кивнув, и закурила следующую папиросу.

* * *

– Но ты поосторожней, лады? – сказал Федька, высаживая меня у дома.

– Ну не совсем же дурак, – вроде как согласился я с ним.

После визита в РОПП решили разделиться. Просто чтобы времени не терять. Федька займется подготовкой к завтрашнему походу, а я попробую выяснить что-нибудь про оставшуюся в Углегорске жену Боталова. Просто вспомнилось мне, что Боталов все больше в «Якорьке» ошивался, и мы там даже когда-то пытались справки наводить, но ничего из этого не вышло. А вот сейчас у нас появилась идея получше, которую я решил реализовать на практике.

Вырулив на Советскую, остановился у винного, единственного на весь центр города, где и купил две бутылки с белыми этикетками, на которых было отпечатано одно-единственное слово «Водка». Водка здесь, кстати, очень недурная, если вот так покупать, в бутылках, а не брать ее в розлив в рюмочных для алкашни, где ее разбавляют дешевой сивухой немилосердно, оставляя от вполне чистого напитка разве что название. Уложил в бумажный пакет – и туда же добавил банку с солеными зелеными помидорами, которых продавец наловил мне половником из большой кадушки, выискивая их в мутном рассоле. Аккуратно расположив это все на пассажирском сиденье, я газанул и погнал свой «тазик» в сторону порта.

Долетел почти мигом: центр Углегорска был словно прижат к реке, и оттуда до порта рукой подать, только на Октябрьскую свернуть – и сразу налево. В проходной меня уже узнали, лишь рукой помахал вахтеру, и вскоре лихо припарковал машину возле того самого флигелька, в котором обитал Пашкин. Подхватив пакет с покупками и бережно прижав его к груди, я постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, вошел.

Флигелек внутри состоял из одной-единственной комнаты, в углу которой топилась печка-голландка, а сам Пашкин сидел за большим, сильно зашорканным письменным столом и читал газету. Перед ним стояла кружка чаю, на расстеленной чистой бумаге лежал бутерброд с копченой колбасой, сильно пахнувшей чесноком, – даже я с порога унюхал. Было тепло, сухо и хорошо.

– Здравия желаю капитану рейда товарищу Пашкину! – радостно отрапортовал я прямо с порога.

– Ага, заходи, Володь! – вроде даже обрадовался он, откладывая газету. – Чем, как говорится, могу?

– Да ничем, если честно, – сказал я, выставляя звякнувший стеклом пакет на стол. – Так, зашел вроде как поблагодарить за дружбу, поддержку и всякое прочее хорошее.