Двери в полночь - [11]

— Привет, Айджес, — Шеф улыбнулся и, подойдя к ней, вынул банку у нее из рук. — Ты же знаешь, я склеротик. Но завтра обязуюсь исправиться!

— Я надеюсь, — она улыбнулась и направилась к двери, на ходу скользнув по мне любопытным взглядом. — Оскар… — Она чуть склонила голову в знак приветствия.

— Айджес… — Кажется, он даже не посмотрел на нее. Никогда еще я не слышала в его голосе столько безразличия.

Дверь закрылась, и Шеф уселся на стол.

— Ну что я говорил! Стоит отвернуться — и кто-то уже шарит по твоему шкафу!

Оскар упал в одно из черных кресел и прикрыл глаза:

— Тебе не надоело, что она у тебя тут хозяйничает?

— Надоело. — Шеф уже деловито рылся в нижнем отделении шкафа, вытаскивая на стол пластиковые тарелки и вилки. — Но иначе она бы хозяйничала у тебя. А ты бы ее за это убил и съел. А она ценный кадр, и я не могу рисковать своими сотрудниками.

— А она кто? — спросила я, переводя взгляд с одного на другого. Оскар молчал и делал вид, что его здесь нет.

— Чего молчишь, кошатина? — Шеф распрямился, держа в одной руке коробку с тортом.

Оскар издал низкий рык, от которого у меня по спине побежали мурашки.

— Она суккуб, — объяснил мне Шеф, раскладывая куски по тарелкам, — демон-соблазнитель. Профессиональный. Устоять не может никто. Иногда бывает очень-очень полезна для наших операций.

— Совсем никто? — спросила я, отправляя в рот кусок торта, и тут поняла, что спросила.

Шеф хихикнул, стрельнув глазами в кресло.

— Ну почти никто. И это ее очень задевает. Ты есть идешь? — обратился он к Оскару.

— Я тут лучше. Кинь мне?

Только я хотела усомниться, что можно кидать по комнате торт на картонной тарелке, как Шеф подхватил одну и вращающим движением запустил по диагонали. Я невольно ойкнула, но Оскар, не глядя, поднял руку и поймал тарелку на раскрытую ладонь. Я ахнула.

— Вот, — заметил Шеф поучительным тоном, облизывая ложку, — слушайся дядю Оскара, тоже так уметь будешь. Кстати, поздравляю: ты познакомилась с еще одним побочным видом разумной жизни.

— А сколько осталось?

— Много. Ну, считай, троих ты видела…

— Почему троих? — Я непонимающе свела брови. — Оборотни, суккуб…

— …Я, — продолжил за меня Шеф и хитро подмигнул.

7

Проснулась я на полу. Сердце бьется в горле, кровь стучит в ушах, дыхание сбито. Пара секунд уходит на то, чтобы понять: сон. Просто очередной кошмар. Они теперь часто стали мне сниться — и всегда про Оскара.

Я села, завернувшись в упавшее вместе со мной одеяло, и запустила руки в волосы. Первым порывом было позвонить Оскару и узнать, все ли с ним в порядке. Но он будет мной недоволен. Не из-за ночного звонка — все равно не спит, — а из-за того, что не могла взять себя в руки. Умение владеть собой во всех смыслах — вот что теперь является моей целью. Оскар говорит, что без контроля эмоций невозможно контролировать тело. Оскар вообще много всего говорит, а я слушаю, слушаю… Иногда мне кажется, что я снова в школе, — такое количество материала мне приходится впитывать. Курс истории перемежается курсом биологии и естествознания. К концу разговора у меня обычно разыгрывается мигрень, и я уползаю к автомату пить кофе. Если Шеф не занят (у меня складывается ощущение, что он вообще никогда не занят), то я осторожно сую нос к нему в кабинет, и там находится печенье или еще что-нибудь — он оказался страшным сластеной. Так и бегут мои дни, один за другим, не давая мне продохнуть и что-то понять.

Я посмотрела на часы, было около десяти вечера. Самое время вставать, все равно будильник прозвонит через пару минут — сегодня мне в НИИД в ночь. У Оскара случился какой-то аврал, весь день он пробегал, по его выражению, «на четырех», так что время нашлось только ночью.

— Оборотничество — это ген. Передается только по мужской линии, а вот проявиться он может у кого угодно. Ген может передаваться из поколения в поколение и не проявлять себя, пока не найдет в организме необходимое сочетание группы крови, количества некоторых ферментов… — Заметив, что я смотрю в окно, Оскар сделал паузу. — Что с тобой?

Я не повернула головы. Белые ночи закончились, за окном было темно. Город спал, и даже Институт как будто стал несколько тише.

— Оскар, я не уверена, что это все для меня.

Ну вот, я наконец это сказала. Вместо того чтобы прыгать от счастья и зубрить матчасть, я сомневалась. Мне казалось, что прошлая моя жизнь была в разы проще — теперь я это понимала. А я привыкла идти по пути наименьшего сопротивления. Поэтому вначале обрадовалась: ура, не придется искать работу, вся дальнейшая жизнь предопределена! Все оказалось не так просто.

Оскар не шевелился, только постукивал ногтем по краю стола.

— Сдаешься? Так быстро?

Я не могла смотреть на него. Мне было стыдно.

— Я не знаю. Нужно столько всего делать…

— А ты не можешь себя заставить, да?

Я гневно на него взглянула, а потом опустила глаза. Слушать правду неприятно, но…

— Не в моих правилах неволить, но мы с тобой принадлежим к тому побочному виду, которому сложно прикинуться нормальными людьми. Черна, — он наклонился вперед, — ты не сможешь жить среди людей. Не сможешь вести обычную, легкую жизнь. Наша жизнь здесь — она непроста. Но это то, в чем мы действительно можем быть собой. И это не пустые слова. Ты просто еще не знаешь, как тяжело жить не превращаясь. Это как ломка у наркоманов. Ты еще этого не чувствуешь, потому что оборачивалась только один раз.