Двери открываются - [15]

Владимир Иванович прекрасно помнил тот день, когда Малинин с блеском защитил свой, нет, их общий диплом. Тот день, когда они, опьяненные победой и бутылкой водки, распитой на двоих в университетском парке, решили, что надо идти дальше. Владимир Иванович вновь задал Малинину вопрос о революции и получил на него уже более конкретный ответ.

– Я знаю, что вы любите читать, профессор. Тогда вы, наверное, что-то слышали об одном гражданине одного очень далёкого от нас государства, которого, возможно, сейчас уже нет на карте. Этот гражданин, особенно приближённый к королю, имел такую твёрдую веру, что даже под угрозой смертной казни не позволил себе отступить от неё. Да, он пошёл на плаху и был обезглавлен тем самым королём, которому он когда-то служил. Так вот, после себя он оставил миру интереснейшую книгу, где описал то, как по его мнению должно быть устроено государство. Я многое почерпнул из неё. Гораздо позже, кстати, авторы повадились выворачивать наизнанку написанное в этой книге и, прибавляя к её названию приставку «анти-», рисовали картины жестокой и беспощадной власти, подмявшей под себя всё, до чего она смогла дотянуться. В одной из таких книг нам приходится сейчас жить, но, в отличие от литературных героев, мы можем это изменить. Если поразмышлять над текущей ситуацией, может показаться, как говорил этот самый автор, что обязанность каждого добродетельного гражданина – вести войну против всех незаслуженных привилегий. Но нельзя забывать, что эта война не имеет конца. Революция? Владимир Иванович, революция – это та же самая победа силы над слабостью. Это то, что привело наше Государство к той ситуации, которую мы видим сейчас. Это подавление воли народа, лишение его права выбора. Нет, я не хочу революции, профессор.

– И что же ты предлагаешь? – спросил Владимир Иванович.

– Это очень пафосно и очень наивно, но я хочу дать людям то, чего у них никогда не было – выбор. Хочу, чтобы каждый из них посмотрел на свою жизнь со стороны и решил, достойна ли она его. Достойно ли Государство, которое он осчастливил своим рождением, называться его домом, или нужно что-то менять. И тогда люди должны будут сделать свой выбор. И если этот выбор будет в мою пользу, то я буду работать и сражаться за каждого такого человека. Не за Государство, а именно за людей, потому что Государство без людей теряет смысл, превращается в чёрную дыру, засасывающую всё вокруг и, в конечном итоге, само себя. Владимир Иванович, готовы ли вы снова помочь мне?

– Не знаю, Сергей. Допустим, я помогу тебе, но ведь всегда будут недовольные и несогласные, всегда кто-то будет против тебя и захочет сделать всё по-своему.

– И это хорошо! Они-то и помогут мне: думать, анализировать, принимать верные решения. Мы живём в трёхмерном пространстве, Владимир Иванович, и нельзя смотреть на вещи только с одной стороны, потому что с другой они могут оказаться ещё лучше. Тот самый заморский мечтатель, который сложил свою голову на плахе алчного и похотливого короля, утверждал, что каждый человек имеет право на собственное мнение и убеждения, но никто не имеет права встать на пьедестал и объявить об их превосходстве над другими. Я оставлю людям их убеждения, профессор, но встану рядом и предложу свои, чтобы им было из чего выбирать. Ну что, Владимир Иванович, как вы считаете, стоит попробовать? Всё равно я уже не сделаю хуже, чем есть сейчас.

Рогов слушал этого молодого человека и думал, что именно такие безумцы толкают этот тяжёлый и неповоротливый мир вперёд. Он решил довериться его молодости, не успевшей ещё проникнуться трагическим цинизмом жизни, и сам не заметил, как постепенно становится почти таким же идеалистическим мечтателем и проникается образом этой недостижимой, но такой манящей утопии. Владимир Иванович даже нашёл где-то в глубине своей души маленький камушек, успевший уже обрасти мхом, который он назвал «вера». «В любом случае, Сергей прав, хуже уже не будет», – убеждал себя профессор.

– В первую очередь, – продолжал рассуждать Малинин, – Нужно отделить власть от народа. Сейчас в каждом гражданине живёт маленький кусочек Государства, который с рождения постепенно заменяет его собственные убеждения на отработанные годами идеи правительственной пропаганды. Он, как передатчик, диктует людям мысли, которые на самом деле никогда не являлись их собственными. Они все, зачастую, сами не замечают, когда за них говорит этот внутренний демон. Нам надо вырезать его, ампутировать этот аппендикс, пока он не успел воспалиться и убить общество изнутри. После этого люди заговорят своими голосами, а мы будем рядом, чтобы их услышать.

– Ампутировать – это больно, – неуверенно возражал профессор.

– Анестезия, Владимир Иванович, – победно улыбался Малинин. – Врачи давно придумали такую замечательную вещь как обезболивание. И мы им воспользуемся.

И они начали формировать свою небольшую команду, тщательно отбирая единомышленников сначала из знакомых, потом из знакомых знакомых – всех тех, у кого передатчик барахлил, или был вообще сломан. Владимир Иванович обладал каким-то внутренним чутьём, способностью чуть ли не с первого взгляда оценить находящегося перед ним человека, и эта способность сейчас оказалась как нельзя кстати. У Малинина же был другой талант. Он умел говорить так, чтобы его слышали и в то же самое время не верили ему безоговорочно, но, задумавшись над его словами, в конечном итоге приходили к выводу, что они верны. Профессор назвал бы это даром убеждения. Он сам когда-то поверил своему студенту, и теперь уже не представлял, как раньше жил без его идей, которые теперь наполняли его существование особенным, известным только узкому кругу посвящённых, смыслом.