Дверь в глазу - [35]

Ты чувствуешь настоятельную потребность заговорить хоть о чем-нибудь, лишь бы не думать об убийстве Саманты Мили. Ты показываешь полицейскому объявление про леопарда.

— Вы слышали об этом? — спрашиваешь ты. — Где-то здесь бродит леопард.

Он берет листок в руки и рассматривает.

— Кто-то держал его дома.

— Не знаю, кто станет держать у себя такого зверюгу, но одно могу сказать точно: это опасные люди.

— Наркобароны, — говоришь ты.

— Возможно. А может, байкеры. Ей-богу, все в этих краях меняется. Уже ни в чем не разберешься. Раньше это был славный тихий городок, а теперь — одно из тех мест, где может случиться все что угодно.

Он возвращает тебе листок. Ты тянешься к двери.

— Спасибо, — говоришь ты полицейскому. — Мне пора идти. Отец, наверное, уже заждался.

Ты дергаешь ручку, но дверь заперта.

— Ну нет, приятель, никуда ты не пойдешь, — говорит он с суровой заботливостью, от которой тебе становится не по себе. — Я довезу тебя до дома. Вдруг ты снова кувырнешься, расшибешь голову? Тогда у меня будут большие неприятности.

Он включает скорость, и машина едет вперед. Те колючие ветки, что подлиннее, с визгливым скрежетом чиркают о машину, и тебе неловко, что на ней останутся следы.

— Спасибо, — говоришь ты полицейскому, как только в поле зрения появляется твой дом. — Спасибо, что подвезли и вообще.

Он поворачивает к садовому измельчителю, возле которого спиной к вам стоит твой отчим.

— Это твой отец? — спрашивает он. — Пожалуй, надо с ним поговорить.

Ты не хочешь этого, но ничего не можешь поделать.

Вместе с полицейским вы идете по лужайке к отчиму. Лужайка заросла сорняками, которые разбрасывают семена, если их тронешь. Вокруг блестящих ботинок полицейского взрываются маленькие облачка, оседая в отворотах его брюк.

Отчим продолжает засыпать в измельчитель листья, хотя вы уже в трех шагах от него. Наконец поворачивается и смотрит прищурившись — на полицейского, потом на тебя. С него градом льется пот, и волосы на его голой груди слиплись десятками черных завитков. Он выключает измельчитель. Вид у него враждебный и озадаченный.

— Вы кто? — спрашивает он.

— Полицейский Берендс, сэр. Я проезжал мимо и нашел вашего сына лежащим на земле. Ну и напугал же он меня!

— Хм. — Отчим поворачивается к тебе. Глаза у него по-прежнему чуть сужены. — И что ты делал, лежа на земле?

— Не знаю, — отвечаешь ты. — У меня закружилась голова, а потом я уже очнулся. Наверное, потерял сознание.

— Вся почта была разбросана, а он лежал лицом вниз, — говорит полицейский. — Не знаю, что именно с ним случилось, но он здорово меня напугал. Я думал, в него стреляли.

— А может, ты просто присел и уснул? — спрашивает отчим после некоторого размышления. — Наверняка так оно и было.

— Никуда я не садился, — говоришь ты. Это в его духе — сомневаться в правдивости твоей истории, даже когда ее подтверждает представитель закона. — Я упал.

Отчим берет тебя за подбородок большим и указательным пальцами и поворачивает твое лицо то так, то сяк, словно это вещь, которую он собирается купить.

— Надо же, как ты аккуратно упал, — говорит он. — Обычно, когда теряют сознание, падают всем весом. А на тебе ни царапинки.

— Я не знаю, как я упал. Я не видел.

— Ладно. Иди в дом, — говорит отчим.

Но ты не двигаешься. Не хочешь. Солнце прячется за облако. Что-то должно произойти. Ты не знаешь, что именно, но ты чувствуешь это и стоишь с почтой в руках, почесывая острым уголком журнала подбородок в том месте, где наконец-то пробился один-единственный драгоценный волосок.

— А как повезло, что я вовремя его нашел, — говорит полицейский. Похоже, он пытается выудить из твоего отчима слова благодарности или рукопожатие, и тебе становится его жалко. — Вдруг кто-нибудь свернул бы на скорости и переехал его? Так что все еще удачно закончилось.

— Ага, очень удачно, — отвечает ему отчим и, повернувшись к тебе, говорит: — Иди в дом и жди мать.

Но ты стоишь неподвижно. Вдруг из леса, с той стороны, где натянута бельевая веревка, доносятся треск сломанной ветки и шорох, словно кто-то тяжело ступает в тени деревьев. Ты начинаешь дышать быстро и неглубоко. Закрываешь глаза. Представляешь его — леопарда, как он большими скачками пересекает лужайку и его лопатки поднимаются и опускаются при каждом скачке.

— Эй, — говорит отчим, легонько хлопая тебя по щеке. — Что с тобой? Опять отключаешься?

Не отвечай. Прислушивайся. Замри.

Дверь в глазу

Перевод 3. Гульдиной и Е. Колябиной

Дочь решила напугать меня уже в вечер моего приезда.

Я еще не закончил есть суп, когда взволнованная Шарлотта вошла на кухню с пачкой фотографий, запакованных в полиэтиленовый пакет, чтобы даже наводнение не причинило им вреда. И что это за снимки, что их нужно было так беречь? Мертвый чернокожий парень лет восемнадцати с пулевым отверстием в груди, лежащий на земле напротив дома Шарлотты.

— Видишь, папа? Прямо в грудь. Видишь, у него кровь капает изо рта? Это потому, что он был совсем свежим, когда я его нашла.

— И что с того? — спросил я. — Мертвец. Я его знаю? Что, мало ужасов вокруг, я должен и на него смотреть?

Но дочь была так взволнована, что заставила меня пересмотреть все фотографии до единой, пока мы не дошли до снимков, на которых подъехавшие полицейские и «скорая» загородили от Шарлотты место действия.