Дверь на двушку - [42]

– Это не твоя мысль! Она вообще не человеческая! Тебе ее подсказали! – произнесла она.

Не споря, Гай наклонился вперед.

– Ты мне поможешь? – резко спросил он.

– Хорошо… Но обещай и мне дать немного, если все получится! – сказала Гамбетта наконец.

– Нельзя дать немного. Можно дать только все целиком.

– Хорошо. Я приму все целиком! – покорно сказала Гамбетта.

– В самом деле? Ты же не в восторге? – усмехнулся Гай.

– Да… но боюсь, что иного мне не получить, туда не пройти, а здесь хоть какая-то надежда, – с тоской произнесла Гамбетта. – Я устала от своей старости, но не готова уйти. Во мне до сих пор много жажды жизни… Я хочу испытать все опять… Так ты дашь?

Гай присел на корточки:

– Обязательно. Только помоги мне! Расскажи все, что видишь. Тилль действительно погибнет? Ты не обманула?

Гамбетта покачала головой:

– Я так увидела. Но будущее переменчиво. Уже оттого, что его озвучиваешь, оно порой меняется.

– А Долбушин?

– Долбушин угасает… Его рана опасна из-за слизи рогрика. И он угаснет, если не получит эту закладку. И он будет там в момент, когда все случится. Я видела это.

– Долбушин будет там?

– Да. И Тилль. Еще нужна Яра и нужен ключ, – сказала Гамбетта.

– Какой ключ?

– Ребенок Ула и Яры. Иначе до тайника не добраться.

– Мы должны схватить ребенка?

– Нет. Лишь строньте его с места – и дальше все устроится само. Ребенок не принадлежит нашему миру… Но и двушке он пока не принадлежит. Он как дельфин. Живет в одной среде, а дышит другой.

Гай сглотнул:

– Про ребенка я догадывался. Скажи: ты точно уверена, что все так и будет?

Гамбетта засмеялась:

– Ты второй раз задаешь похожий вопрос. Только прошлое спокойно и неизменно. Будущее все время меняется от миллиардов поступков миллионов людей. Вероятное будущее, осуществившееся, неосуществившееся… Перемотай фильм вперед, подгляди три-четыре кадра из разных мест и попытайся пересказать сюжет. Что-то, возможно, получится, но только если попадешь на ключевую сцену. А если нет? Если там будут просто трава, или собака, или говорящая пара героев, застывших с открытыми ртами?

На лице Гая мелькнуло разочарование:

– В любом случае, больше, чем от тебя, мы ни от кого ничего не узнаем. Тогда еще вопрос: как мне заставить родителей понести ключ в правильном направлении? Мало иметь ключ – надо еще подойти к нужной двери, которая расположена за тысячи километров, и вставить его в скважину.

Гамбетта запустила руку в коробку и достала из нее палочку от мороженого, чуть потемневшую от времени. Гамбетта надломила ее, потом заботливо выпрямила, возвращая прежнюю форму, и, подмотав вдруг возникшим у нее в руке скотчем, насмешливо посмотрела на Гая:

– Ты понял? В прежние времена колдуньи обожали загадывать загадки. Ребенок будет слабеть, как слабеет всякий, кто не готов к своему грузу. Ничего в этом мире не сможет ему помочь, и чтобы сохранить ему жизнь, Улу и Яре придется проникнуть вместе с ним в хранилище Митяя.

Гай оглянулся на жадно вытянувшего шейку Белдо:

– Но как сделать, чтобы Ул и Яра стронулись с места и увезли младенца из Копытово? В Копытово он неплохо защищен. Вариант с охотничьим эльбом у нас не сработал. Использовать берсерков опасно.

– Подбрось им череп! – не задумываясь, ответила старуха.

Гай вздрогнул:

– Какой?

Сухие губы Гамбетты растянулись:

– Уверен, что надо говорить какой?

Гай опустил голову, смущенный чем-то, но сразу же, чуть пожав плечами, опять ее вскинул.

– Да-да, тот самый! – подтвердила Гамбетта. – Яра прекрасно поймет, что это значит. Она вымолила этого ребенка, своей неразумной настойчивостью вырвала у двушки согласие, но она сама не понимает, что наделала… А ты… Ты ведь понимаешь?

– Еще как! Моя мать тоже вырывала меня в детстве из лап смерти. Я родился раньше срока, очень хилый… Едва дышал. Дед зарезал барана. Меня завернули в теплую баранью шкуру. Одни соседи сетовали, что мать не дала мне уйти на небо невинным ангелом, а другие – что она родила лягушонка и что это наказание за то, что я рожден вне брака. Моя мать не была замужем, никто не брал ее. Она была смуглой, курчавой, горбатой – и притом дочерью хромого колдуна. Хотя почему колдуна? Дед просто умел вправлять кости и дергать зубы… А она дерзко требовала для меня у неба яркой судьбы… Она всегда говорила мне, что я особенный, что меня принес черный ворон… И я верил ей, пока был маленький… И разве, если на то пошло, моя судьба не ярка? Так и ребенок Яры! Она дерзко вырвала ношу не по его плечам! Взяла у неба не тот ломоть счастья, который ему давали, а который захотела она! Записала на гладиаторский бой ребенка, уверив всех, что он великий боец… Неужели она думает, что его пощадят?

Гай говорил горячо, быстро, зло. Он укорял небо, он доказывал ему как дважды два – что вот это нечестно, и это нечестно, и это тоже. И здесь ты, небо, у меня в долгу! Если ты наперед знало, что я возьму закладку, что не выдержу, что сломаюсь – зачем молитву матери услышало? Зачем за мной прилетела золотая пчела?

Белдо и Гамбетта слушали Гая каждый по-своему. Дионисий Тигранович округлял глазки, касался подбородка, цокал языком, покачивал головой и всячески изображал понимание и сочувствие, точно платный психоаналитик, которому пациент жалуется, что потому ворует печенье из магазина, что в детстве ему не позволили завести кошку. Гамбетта слушала иначе, рассеянно кивала и рылась в коробке. Затем достала сросшуюся двойную спичку и еще одну спичку, отдельную.