Двенадцать обреченных - [39]

— И они мне дали список даже. Копию. Вот.

Да, все мы тут. Яблокова, Чацкая, Даня,

Снежневских, Полубелова и я. Если он шел по адресам в том порядке, как они записаны, то начал он действительно с меня, но затем шел адрес Чацкой, а получила две посылки Даня.

— Он не пошел к Чацкой, — сказал я, — вернее, он в вестибюле уже понял, что те гвардейцы его не примут. Там у них качки дежурят. Так он Дане две сунул. Одну — под дверь. Мощную. В это время он, кажется, не мог знать, что Смуров убит. Но халтурил. Потом идет Яблокова, ей ночью соседка принесла. Потом — Полубелова. Вот здесь он понял, что носит, слышал взрыв, в «известиях» узнал о взрывах на Плющихе и у Полубеловой. И к Снежневских не пошел. Выходит, у него одна неизрасходованная мина осталась?

— Может, это она и башку ему оторвала? — спросил Сашка.

— Кто ее знает. У меня-то было впечатление, что сам сейф был заминирован. Это теперь пусть баллистики думают.

— И у меня такое же впечатление, — сказала Даня важно, — я первая на Скокове сидела. Он был холодный.

— Приятные впечатления, — решил Сашка, — а мне кто прислал мину? Выходит, сам маньяк?

— Да, — уверенно решил я, — тебе мину, отраву — Левке. Сам. И Худур — сам взорвал. Он менял тактику, между прочим. Даже сейчас. Уже почти все поняв, я не все знаю о деталях. С Худур — сложная история. Очень стереотипно, по шаблону сделаны все эти мины. С Худур же как-то все иначе. Дистанционный взрыватель? Он менял тактику по бредовым мотивам, между прочим, тут не везде можно полагаться на нормальную логику. И в случае с соседкой по даче. Пожалуй, я сейчас позвоню.

Я набрал номер Чацкой по аппарату Смуровых (краденому).

— Вас слушают.

— Иру, пожалуйста.

— Кто спрашивает?

— Знакомый. Андрей.

— Одну минуту…

Я отключил телефон:

— Секут. У нее менты. Она вчера меня пыталась сдать ментам, я ей подушку прострелил.

— Это ты «по фене»? — спросил Сашка. — В смысле брюхо?

— Нет, подушку. И отнял пушку. Вот эту. Да нет, я уверен, что она жива. Сейчас…

Я набрал номер:

— Галя, это Андрей. Тот, что был у вас вчера утром (ведь всего-то тридцать три или тридцать четыре часа прошло!), как Генка? Да… понял. Передай ему, что мне удалось уберечь троих, но двое погибли. Сам маньяк убит. Ты поняла? Ну, держись!

Я объяснил:

— Гешка плохой совсем, но все понимает. Это же он меня в бой запустил.

— Но было предположение, что он и киллеров запустил, — напомнил мне наш подробный разговор на катамаране Сашка.

— Мне осталось вам сегодня доказать последнее. Только заправимся быстро и съездим по адресу Пархоменко. Для очистки совести.

Мы заправили машину. Сами пошли в закусочную на бульваре, сели на воздухе, тут можно было курить. Денег оказалось не слишком много, даже вместе с Сашкиными. Я уверил всех, что дожить надо только до вечера, и теперь и бензина, и Глафириных пирожков (Сашка вспомнил о здоровенном пакете на заднем сиденье) хватит до конца операции. После операции, вероятно, я лично буду жить в казенном доме. Какое-то время.

— Как же так? — все недоумевала Даня. — Еще позавчера меня никто не преследовал, кроме Левкиных жен, а я их как-то и не боялась. А теперь только и оглядываюсь!

— Тебя уже никто не преследует, — заявил я, — уже часов пятнадцать — никто.

— Эх, психиатр! — усмехнулся Сашка. — Что-то ты такое знаешь, да все помалкиваешь. Самоуверенный доктор! А чего ж так перепугался, когда я в машине задремал?

— По привычке.

— Есть третий киллер! — сказала Даня, вставая из-за столика. — Поехали!

— Нет третьего, — сказал я, вставая из-за столика, — есть хмырь с царапиной на спине. Поехали!

— Я бы мог, — сказал Сашка, — забастовать ввиду неясности картины и неоткровенности друзей… поехали.

Мы поехали.

Ира Пархоменко, если ее вдовец и другие родственники не переменили адрес, списанный мною из Генкиной тетради, проживала десять лет назад на Профсоюзной улице. Мы часам к шести добрались туда, и это было уже в обрез, так как главное дело все маячило впереди и надо было кое-куда поспеть до семи вечера. Я как-то вполне успокоился, оставив Сашку с Даней дремать в машине, поднялся на двенадцатый этаж.

— Извините, я сотрудник следственного отдела и когда-то, много лет назад, знал Ирину Пархоменко. Сейчас мы расследуем одно дело… я знаю, что она погибла, вы кто ей? Может, вы что-то важное расскажете.

Ну и народ у нас! У меня не было ничего в руках, кроме красной «корочки», которую я не мог развернуть, потому что там — портрет «инспектора Дани»…

— Вы ей кто?

Угрюмый качок, пропустивший меня в квартиру, защелкнул за мной дверь (звук гробовой крышки?).

— Я покойной родной брат. Вот сюда.

Ментов принимают на кухне. И ничего не предлагают. Мне не надо, я только что ужинал.

— Что интересует?

— Если вам известно, то детали той катастрофы.

— Катастрофы? Не было катастрофы. У тебя странные сведения.

— Так записано.

— Где записано? Она тогда разошлась с мужиком. Ей позвонил какой-то старый знакомый. Ходили в кино. Так удалось потом восстановить эти события. Потом она оказалась под колесами. Машина переехала ее. Но уже мертвую. Ее убили шилом. В сердце. Тогда так модно было убивать.

— Кто-нибудь занимался ее знакомым?