Двенадцать несогласных - [36]

Тем не менее Маше казалось, что она делает правильное, полезное и, главное, позитивное дело. Она работала менеджером в компании «Видео-Интернешнл», она вышла замуж и устраивала самостоятельную жизнь, она назвала свое общественное движение словом «Да» и в принципе гордилась собой.

Однажды в выходной день Маша пришла в спортивный клуб, переоделась в спортивную одежду и принялась шагать по беговой дорожке. Чтобы не было скучно, Маша надела наушники и включила укрепленный над беговой дорожкой телевизор. Пощелкала пультом, отыскала на одном из телеканалов новости и… Первая новость была про то, что арестован владелец нефтяной компании ЮКОС Михаил Ходорковский, самый богатый в стране человек, меценат, спонсор демократических партий.

Маша продолжала шагать по этой своей беговой дорожке и, когда кончились новости на одном канале, переключилась на другой канал, чтобы снова смотреть хронику с участием Ходорковского, комментарии адвокатов, комментарии членов правления ЮКОСа, комментарии политических деятелей.

Задолго до этого ареста папа говорил Маше, что ему говорил Анатолий Чубайс, старый друг и тоже один из лидеров партии СПС – говорил, что Ходорковский будет арестован. Но Маша не верила. Она понимала, конечно, что у прокуратуры могут быть к Ходорковскому вопросы о том, насколько законно была приватизирована им компания ЮКОС. Конечно, могли быть вопросы. Маша шагала по беговой дорожке и бормотала про себя. Конечно, могли быть вопросы. Но такие же вопросы могли быть у прокуратуры абсолютно ко всем, кто в России что-то приватизировал после развала Советского Союза? Маша шагала и переключала телевизор с канала на канал. Арестовывать Ходорковского значило пересматривать результаты приватизации. Это был передел рынка, революция. Маша шагала. Или если не революция, то тогда почему Ходорковского арестовывают и не арестовывают всех остальных, включая президента Путина, тоже имевшего отношение к приватизации середины 90-х? Маша шагала. Переключала каналы, смотрела по разным каналам одно и то же и все никак не могла поверить. А когда поверила наконец, выключила телевизор и остановила беговую дорожку – выяснилось, что шагала она почти три часа и прошла почти двадцать километров.

В тот же день к вечеру Маша написала с друзьями плакат «Свободу Ходорковскому» и пришла к зданию суда, который выбирал миллиардеру меру пресечения и выбрал содержание под стражей. Молодые люди развернули плакат. Плакат был длинный. Склеенный из нескольких кусков и укрепленный на четырех древках, так что растягивать его и держать надо было вчетвером. Пикетчики (кроме Машиных друзей там было еще человек двести) и прохожие сразу же почти стали подходить к Маше и спрашивать, что у нее написано на плакате. Когда подошел пятый по счету человек, Маша, передав древко кому-то из товарищей, вышла сама посмотреть, что с плакатом не так и почему все на свете спрашивают о смысле простейшего лозунга. Оказалось, что слоги на плакате перепутаны: «хо… сво… ду… дор… кому… бо…» И Маша чуть не расплакалась. Ей вдруг представилось, что борьба за защиту ПТУ, молодежные митинги «Я думаю», борьба с коррупцией в вузах и общественный контроль за милицией на вокзалах в сущности были такой же бессмысленной прекраснодушной ерундой, как этот их плакат.

А потом был суд над Ходорковским. И еще теракты: «Норд-Ост», Беслан. И еще отмена губернаторских выборов. И превращение парламентских выборов в черт знает что. Маша все больше понимала, что «позитивными» ее акциями если и можно исправить страну, то за две тысячи лет, тогда как каждым своим указом президент в одночасье делает Россию все несвободнее и все жесточе. Она не помнит, когда именно ей расхотелось уже говорить «Да». Захотелось спрыгнуть с моста, зависнуть на веревке, растянуть плакат «Верните народу выборы, гады!» и закричать «Нет!» И хорошо, что Илья это придумал.

Тоска

– Машка! – Илья кричал со своей веревки. – Машка, куда плыть-то?

– Чего? – не поняла Маша.

– К какому берегу плыть? Они сейчас, кажется, отрежут веревку.

Маша посмотрела наверх. Через перила моста перегибались уже несколько омоновцев в черных круглых шлемах и суетились с какими-то инструментами два спасателя из Министерства по чрезвычайным ситуациям в этой их сине-оранжевой форме. И еще женщина. Женщина-милиционер кричала им вниз:

– Вы плавать умеете, молодые люди?

– Я не знаю, – сказала Маша, – к какому берегу плыть. Тот, – она показала на берег, противоположный от Кремля, – вроде ближе.

– По-моему тоже ближе, – согласился Илья, – но, кажется, течение выносит всякий мусор к другому берегу. Может, лучше плыть по течению?

Там, наверху у парапета, спасатели МЧС наложили на Машину веревку зажимы здоровенного металлического резака, и тот спасатель, что помоложе, навалился на рычаг.

– Машка, обувь сними в воде сразу! – крикнул Илья.

Маша зажмурилась. Она ждала падения. Она вспомнила, что нужно держать руки по швам и смотреть прямо, чтобы войти в воду солдатиком, а не упасть плашмя. Но веревка, вместо того чтобы лопнуть, поползла вверх. Эта железная штуковина у спасателей была вовсе не резаком, а лебедкой. И Машу никто не собирался сбросить вниз в воду. Ее поднимали.