Двенадцать несогласных - [28]

Она даже не произнесла вслух, что выходила замуж за офицера, а не за аукционного вышибалу. Но Анатолий понял и перезвонил по телефонному номеру, записанному женою на клочке старой газеты. В приемной Ходорковского ему очень обрадовались. Встреча была назначена буквально назавтра.

Офис МЕНАТЕПа располагался тогда в самом центре Москвы, в Колпачном переулке. Это был красивый особняк за высоким забором с видеокамерами по периметру. Проходя в ворота, Анатолий подумал, можно ли, например, захватить это здание всемером. И оглядевшись, решил, что можно.

Сам Михаил Ходорковский, владелец банка МЕНАТЕП, был ровесником Анатолия и почитал своим долгом смотреть на него жестким взглядом. А Анатолий в ответ улыбался своей детской улыбкой, которую никак не предполагаешь найти на лице боевого офицера.

– Мне вас рекомендовали как человека, который умеет воспитывать мальчишек, – сказал Ходорковский.

И это была правда. Несколькими годами ранее между двумя рейдами по горным районам Ингушетии Анатолий был еще инспектором во Франкфурте-на-Майне, где согласно мирному договору между Россией и Америкой уничтожались ракеты «Першинг». Он наблюдал за тем, как уничтожаются «Першинги», а натовские его коллеги наблюдали за тем, как он наблюдает. По вечерам шпионы всего мира собирались в баре за кружкой пива с рулькой и наблюдали друг за другом уже в неформальной обстановке. И однажды служивший там на авиабазе британский офицер Ричард Мур обронил фразу:

– Замучили меня пацаны.

– Какие пацаны? – переспросил Ермолин.

– Да я чифскаутмастер на базе, – улыбнулся Мур нежно, хоть пацаны его и замучили. – Раньше мы раз в неделю с ними встречались, а теперь все отцы на боевых вылетах и мы встречаемся каждый день.

Шла операция «Буря в пустыне». Дети натовских военных летчиков не видели своих отцов и боялись за них. Вожатый Мур каждый вечер собирал своих скаутов, чтобы отвлечь от военных переживаний ориентированием или разжиганием костра с одной спички.

Ермолин заинтересовался, и на следующий день Мур принес ему учебники по скаутингу. Едва раскрыв их, Анатолий понял, что будет заниматься этим всю жизнь – воспитывать мальчишек посредством этой педагогики приключений, похожей на тренировки по выживанию отряда «Вымпел». Дома в военном городке он организовал скаутский отряд «Кавалергард». Ходил с мальчишками в походы, вязал морские узлы… И офицерские жены были счастливы, что их балбесы не слоняются без дела по улицам. И офицеры помогали ему. И начальник разведки генерал Шебаршин отменил даже однажды целую боевую командировку на Кавказ, чтобы майор Ермолин успел вернуться с задания и провести под Москвой летний скаутский лагерь.

Он действительно умел воспитывать мальчишек. Он только не понимал, зачем это нужно акуле капитализма владельцу банка МЕНАТЕП Михаилу Ходорковскому.

– Понимаете, – сказал Ходорковский, – я никогда не смогу заплатить кассиру столько денег, сколько заплатят ему бандиты, чтобы он открыл дверь и сымитировал нападение…

– И?.. – Ермолин все еще не понимал, к чему клонит банкир.

– И поэтому я хочу, чтобы сотрудники компании воспринимали эту компанию как свою. Я хочу воспитать их.

– Больше ничего? – Ермолин смотрел на Ходорковского, пытаясь найти в его лице хорошо известные профессиональному выведывателю признаки лжи.

– Больше ничего. – На лице Ходорковского признаков лжи не было.

– Тогда я согласен.

– Тогда приступайте к работе, – резюмировал Ходорковский. – Завтра.

Кажется, Ходорковский имел в виду воспитать не нанятых уже и работающих в его компании сотрудников, а всю страну – на будущее. Во всяком случае, Ермолину предстояло не заниматься тимбилдинговыми программами с банковскими клерками или их детьми, а стать заместителем директора финансируемой Ходорковским школы-интерната для детей-сирот и детей военных, служащих на границе или в горячих точках. Директором был генерал Мамонов. Он занимался административными проблемами и связями с главой Одинцовского района, где располагался интернат. Ермолин занимался воспитательной работой.

Но сначала надо было собрать детей. И это было проблемой. Директор Мамонов ездил в Таджикистан на российскую пограничную заставу и вывозил оттуда детей буквально на бэтээрах под огнем. Замдиректора Ермолин взял на себя Кавказ – там шла бесконечная война, и сирот тоже было полно на каждой пограничной заставе.

Однажды Ермолин приехал на одну из таких застав неподалеку от города Гюмри. Пограничное командование сообщило Ермолину, что вроде бы там, в Гюмри, в полуразрушенном детском доме живет мальчик, сын погибшего российского офицера.

Детский дом действительно был полуразрушен. Потому что и сам город Гюмри был наполовину разрушен землетрясением. И никто города не восстанавливал. Директор детского дома оказался интеллигентным, не старым еще человеком. И Ермолин поражался, как у этого человека получается в условиях разрушения и тлеющей вокруг войны содержать детский дом в относительном порядке: кормить детей, одевать детей, учить детей чему-то кроме владения оружием, делать с детьми стенгазету, разучивать с детьми стихи.

Этот директор детского дома обрадовался, что Россия вспомнила наконец про сына своего погибшего офицера, стал собирать мальчика в дорогу, а Ермолина накануне отъезда позвал к себе в гости ужинать. Они сидели за нехитрой трапезой – сыр, зелень, лепешки, коньяк, – и директор рассказывал, что прежде был профессором филологии в Ереване. А потом, когда началась перестройка, он вошел в армянский Народный фронт. Он был одним из его лидеров. Тогда многие интеллектуалы на Кавказе стали лидерами сепаратистских движений, хотя бы потому, что умели говорить. И ему даже пришлось уйти в горы. Преподавательскую работу он на несколько лет сменил на работу командира партизанского отряда. И за ним охотились советские спецслужбы, и азербайджанские спецслужбы, и армянские спецслужбы. А когда Армения отделилась от Советского Союза и пришла пора делить пирог, на него стали охотиться бывшие товарищи. И тогда он ушел, совсем ушел от политической и общественной жизни. И живет теперь в горах, воспитывает детишек.