Двенадцать несогласных - [16]

Ближе к ночи Саша с Виссарионом повели Марину еще в один дом, к человеку по имени Тотраз. И там был накрыт стол, и на столе были три пирога, мясо, овощи, зелень, сыр и водка. Марина пыталась отказаться, потому что пила и ела весь день. Но Виссарион объяснил, что отказаться неудобно: Марину тут весь день ждали и специально для нее готовили ужин.

Тотраз весь вечер молчал. Он только достал с полки фотографию девочки лет четырнадцати и сказал, что это его дочь. И что девочку звали Агунда. Говорил Виссарион. Он говорил тосты. За Большого Бога, который смотрит на нас, который милостив и справедлив… За святого Георгия, который небесный воитель и защищает нас, и ангельские легионы которого…

В перерывах между тостами Саша рассказывал, что после штурма подобрал в подъездах окружающих школу домов тубусы от термобарических огнеметов. Что по инвентарным номерам будет легко определить, что из этих огнеметов стреляли по школе федеральные солдаты, что пожар и взрывы, от которых погибли дети, возникли, стало быть, по вине федеральных войск и что никто из членов приехавших из Москвы комиссий не хочет слушать его и не хочет смотреть на собранные им тубусы.

К полуночи Марина была уже совершенно пьяна. Она встала, поблагодарила Тотраза за гостеприимство, сказала, что поедет в гостиницу и что провожать ее не нужно.

– Хорошо. – Тотраз улыбнулся. – Я сейчас позвоню племяннику, он приедет на машине и отвезет тебя.

– Не надо. – Марина решительно мотнула головой и чуть не потеряла равновесие от этого. – Я сама. Я поймаю такси.

– Первый раз на Кавказе? – улыбнулся Тотраз снова. – Девочка, здесь блондинки не ловят одни такси по ночам.

– Тогда где у вас можно покурить, – спросила Марина, опять не подумав, что это Кавказ, и женщины здесь не курят, во всяком случае так, чтобы об этом знали мужчины.

Тотраз улыбнулся снова и сказал Саше:

– Отведи ее на кухню.

Они курили на кухне. Это была крохотная пятиметровая кухня в хрущевской квартире. Саша что-то рассказывал. Марина не понимала. Прошло сколько-то времени и выкурено было сколько-то сигарет, когда Марина обнаружила вдруг, что стоит, зажатая в углу между столом и холодильником, и что Саша, огромный по сравнению с ней мужчина, обнимает ее за плечи. «Дура, – подумала Марина, – вот дура!» Глупо было кричать «убери руки!» человеку, с которым проплакала вместе весь день. Глупо было звать на помощь Виссариона или Тотраза и строить из себя недотрогу, раз уж ты сидишь и разговариваешь за столом с мужчинами, раз уж пьешь с ними водку и куришь с ними на кухне. «Дура!» – подумала Марина, закрыла глаза и не сопротивлялась, когда Саша совсем уже решительно сграбастал ее в объятия.

Огромными своими ладонями Саша облапил Маринину голову и приблизил ее лицо вплотную к своему лицу. Она ждала поцелуя. Но поцелуя не последовало. Она чувствовала на губах Сашино дыхание, но мужчина не касался ее губ. Она открыла глаза. Саша посмотрел ей в глаза в упор, как расстреливают, и прошептал:

– Помоги нам…

– Что? – пролепетала Марина.

– Помоги нам.

Глава 3 Виссарион Асеев: мужчина за столиком справа

Звуки, от которых проснулся Виса Асеев, были сродни разрывам петард или хлопушек. Часы показывали девять с копейками. Пора вставать, конечно. Было 1 сентября 2004 года. Виса подумал, что если 1 сентября утром кто-то запускает петарды, то, наверное, это в школе на торжественной линейке отмечают фейерверком начало занятий. Беслан маленький город. Там ничего не происходит, кроме свадеб и похорон. Школьная торжественная линейка – это целое событие, на которое принято приходить семьями и которое не грех отметить фейерверком, если, конечно, есть лишние деньги на фейерверк. Виса спустил ноги на пол и сел на кровати. Хлопки продолжались, но вдруг сложились в такую стройную череду, в которую не могут сложиться разрывы петард, а могут только автоматные выстрелы. Виса вскочил. В раскрытое окно влетал хоть и далекий, но отчетливый звук автоматной очереди. Этот звук нельзя было ни с чем перепутать. Виса же служил в армии. Он, правда, служил в водолазных войсках. Его, не умеющего плавать горца, учили не бегать по горам, а ходить по дну реки Ахтубы в восьмидесятикилограммовом снаряжении, при том что собственный его мальчишеский вес был килограммов шестьдесят. Он путался в своих шлангах, падал на илистое дно, лежал беспомощный, глядя, как его засасывает ил, звал по переговорному устройству на помощь, а офицер отвечал в переговорное устройство с поверхности воды под водяную толщу: «Нечего, Асеев, бздеть, никаких спасателей я тебе не пошлю, вставай сам». Вот чему его учили в армии. Но были же и стрельбы. И человек, однажды слышавший очередь из автомата Калашникова, не перепутает ни с чем этот решительный звук.

И теперь Виса собирался на войну. На Кавказе, когда мужчина слышит за окном автоматную очередь, ему не должно приходить в голову, что надо спрятаться или позвонить в милицию. Он должен понимать, что на милицию-то скорее всего и напали, как давеча в Назрани, что там, в атакованной боевиками милиции – родственники, соседи, друзья, что федеральные войска не помогут, потому что на Кавказе они боятся высовывать нос со своих военных баз, что надо брать оружие и идти сражаться, пока враг не пришел в твой дом, как давеча в Ботлихе.