Двенадцать - [20]
— А… да, заходи. — Крис думает, насколько удачно он выглядит в своей боксерской форме.
Тренер смотрит на вошедшую девочку, обращает внимание на ее внешность. Хорошенькая, хотя на тренера она особого впечатления не произвела. Вид у девочки немного нездоровый. Но при этом ему кажется, что она по-своему сильный боец.
Сара тут же начинает рассказывать:
— Крис, ты просто не представляешь. Джессика говорит, что может достать для вечеринки «двенадцать».
— Слушай, пойдем-ка со мной. — Крис бросает скакалку на пол и жестом зовет ее за собой, вверх по лестнице. — Я сейчас вернусь, — говорит он тренеру.
И вот они на втором этаже, за пределами слышимости.
— Ты что, спятила?
— О чем ты?
— Ты сейчас говорила об этой дури прямо при моем тренере.
— Ну и что? Не дергайся, он просто работает на твоего отца, или как там у вас, верно? Что он может сделать? Он, наверное, и не знает, что это такое.
— Я вообще не думал, что ты увлекаешься наркотиками.
— Это же для вечеринки, глупенький.
Крис достает из отцовского стола четыре двадцатидолларовых бумажки, чтобы заплатить за час занятий боксом.
— Понятно. Но не надо при нем вести такие разговоры, ладно?
Сара ничего не говорит, слегка возмущенная тем, что пришлось выслушать от Криса такую нотацию. Крис возвращается вниз и отдает деньги. Тренер встает и смотрит на валяющуюся на полу скакалку, а потом на Криса, тот пожимает плечами. Сара поднимает брови, глядя на это. Тренер, щелкая пальцами, произносит:
— Увидимся на следующей неделе.
Крис падает в кресло, в котором до этого сидел тренер. Он напрягает мышцы груди, как будто хочет показать, что они у него всегда такие большие. Сара не обращает на это внимания.
— Как ты думаешь, кто придет? — спрашивает он.
— Может, и ты. — Сара изображает улыбку. Крис хихикает, поднимается и пытается обнять и поцеловать ее. Она отстраняет его.
— Серьезно, — повторяет он, — не хочу, чтобы народу было слишком много.
— Почему же нет?
— Ты же знаешь, к чему все это приводит. Перевернут весь дом, что-нибудь сломают. Помнишь вечеринку у Пола?
— Ага. Ты говорил, что разбил кофейный столик.
— Если гостей будет очень много, может случиться что-нибудь в таком роде.
Сара с недовольным видом прижимает подбородок к шее.
— Знаешь, мы могли бы провести вечер вдвоем, только я и ты, а? — предлагает Крис. — Да и сейчас, вообще-то, мы здесь одни…
— Нет! — Она едва сдерживает брезгливое «фи». — То есть мы должны пригласить всех самых классных людей, чтобы получилась самая потрясающая вечеринка. Чтобы о ней все узнали, и тогда мы, типа, будем знамениты.
— Я просто не хочу, чтобы здесь была толпа народу.
— Но меня ты хочешь, верно?
Он кивает. Она подходит ближе и начинает напирать на него, шагает вперед, как будто его и нет, толкая его назад, к креслу. Когда ноги его касаются сиденья, Крис садится. Она стоит над ним, и он смотрит ей в лицо.
— Приглашаю я, ладно? — говорит она. Крис краснеет.
Сара целует его в висок.
— Замечательно. А теперь дай мне денег, чтобы заплатить за твою долю порошка. Джессика сказала, что ей пришлось снять много денег с отцовского счета, у меня столько нет.
Крис вообще не собирается принимать наркотик, но что же с того, он просто сделает инвестицию.
— Пошли наверх, я возьму деньги. Сколько надо?
— Две сотни. Я подожду тебя здесь.
44
Отдав Саре деньги («Увидимся завтра», — и ушла, не поцеловав на прощание), Крис идет наверх принять душ. Проходя мимо комнаты брата, он открывает дверь и сует голову внутрь. Шторы задернуты, темно. На столе в дальнем конце комнаты включена единственная лампа. За столом сидит Клод. Перед ним на куске белой ткани разложены темные металлические детали, на них блестит смазка. Руки у Клода перепачканы маслом, на шее маленькая полоска грязи. Он склонился с отверткой над своим автоматом и регулирует какой-то крошечный механизм. Он осторожно работает пальцами, очень тщательно, что поражает Криса, поскольку на Клода это не похоже.
Крис вспоминает, как однажды, когда они с Клодом были маленькими, отец подарил им модель самолета, которую нужно было собрать. У модели был двигатель, и она могла летать, если собрать ее правильно. Когда самолет был собран примерно наполовину, Клод понял, что допустил ошибку и теперь самолет уже ни за что не собрать как следует. Он выхватил модель у Криса из рук и разбил ее о стену. Няня очень перепугалась; убирая обломки пластмассы, она старалась успокоить Клода, а он плакал, всхлипывал и вопил: «Вечно у нас ничего не выходит».
Крис тоже плакал, ему было жаль самолетик. Клод убежал к себе в комнату, а экономка обнимала Криса, пока он не наплакался. На следующий день Крис попросил маму купить ему новый самолет. А потом модель собрал один из рабочих, и ее можно было запускать с крыши их особняка. Вот что вспоминает Крис, открыв дверь в комнату Клода. Кроме настольной лампы светится только телевизор в дальнем углу комнаты. Кассета с записью соревнований по борьбе, которые так любит смотреть Клод, включена без звука.
— Эй, Клод.
Клод быстро отрывает взгляд от автомата. На лицо падает желтый свет лампы, на лбу блестят бусинки пота.
— Я пошел в душ.
Люди не очень охотно ворошат прошлое, а если и ворошат, то редко делятся с кем-нибудь даже самыми яркими воспоминаниями. Разве что в разговоре. А вот член Союза писателей России Владимир Чистополов выплеснул их на бумагу.Он сделал это настолько талантливо, что из-под его пера вышла подлинная летопись марийской столицы. Пусть охватывающая не такой уж внушительный исторический период, но по-настоящему живая, проникнутая любовью к Красному городу и его жителям, щедро приправленная своеобразным юмором.Текст не только хорош в литературном отношении, но и имеет большую познавательную ценность.
Книга современного итальянского писателя Роберто Котронео (род. в 1961 г.) «Presto con fuoco» вышла в свет в 1995 г. и по праву была признана в Италии бестселлером года. За занимательным сюжетом с почти детективными ситуациями, за интересными и выразительными характеристиками действующих лиц, среди которых Фридерик Шопен, Жорж Санд, Эжен Делакруа, Артур Рубинштейн, Глен Гульд, встает тема непростых взаимоотношений художника с миром и великого одиночества гения.
Июнь 1957 года. В одном из штатов американского Юга молодой чернокожий фермер Такер Калибан неожиданно для всех убивает свою лошадь, посыпает солью свои поля, сжигает дом и с женой и детьми устремляется на север страны. Его поступок становится причиной массового исхода всего чернокожего населения штата. Внезапно из-за одного человека рушится целый миропорядок.«Другой барабанщик», впервые изданный в 1962 году, спустя несколько десятилетий после публикации возвышается, как уникальный триумф сатиры и духа борьбы.
Давным-давно, в десятом выпускном классе СШ № 3 города Полтавы, сложилось у Маши Старожицкой такое стихотворение: «А если встречи, споры, ссоры, Короче, все предрешено, И мы — случайные актеры Еще неснятого кино, Где на экране наши судьбы, Уже сплетенные в века. Эй, режиссер! Не надо дублей — Я буду без черновика...». Девочка, собравшаяся в родную столицу на факультет журналистики КГУ, действительно переживала, точно ли выбрала профессию. Но тогда показались Машке эти строки как бы чужими: говорить о волнениях момента составления жизненного сценария следовало бы какими-то другими, не «киношными» словами, лексикой небожителей.
Действие в произведении происходит на берегу Черного моря в античном городе Фазиси, куда приезжает путешественник и будущий историк Геродот и где с ним происходят дивные истории. Прежде всего он обнаруживает, что попал в город, где странным образом исчезло время и где бок-о-бок живут люди разных поколений и даже эпох: аргонавт Язон и французский император Наполеон, Сизиф и римский поэт Овидий. В этом мире все, как обычно, кроме того, что отсутствует само время. В городе он знакомится с рукописями местного рассказчика Диомеда, в которых обнаруживает не менее дивные истории.
В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.