Двенадцать - [11]

Они уже были повсюду, выскакивая изо всех укрытий. Бросались на машину, как самоубийцы, движимые безумным голодом. Китридж продирался сквозь них, сквозь летящие тела, чудовищные перекошенные лица, ударяющиеся в лобовое стекло за мгновение до того, как улететь прочь. Еще два поворота, и он на свободе, но один повис на крыше. Китридж резко затормозил на повороте, машина завиляла на влажном бетоне, и сила торможения сбросила Зараженного на капот. Женщина. Ради всего святого, на ней свадебное платье. И она встала на четвереньки, уцепившись когтистыми пальцами за выемку под лобовым стеклом. Ее рот, точно медвежий капкан, широко открытый, с окровавленными зубами внутри. Крохотный золотой крестик на горле.

Жаль, что твоя свадьба закончилась так, подумал Китридж, доставая пистолет и стреляя сквозь лобовое стекло.

Он пролетел последний поворот. Впереди, будто золотой столб, спускался сверху дневной свет. Китридж вылетел на выездной пандус на скорости больше сотни, продолжая разгоняться. Решетчатые ворота были закрыты, но в нынешних обстоятельствах это казалось сущей мелочью. Прицелившись в середину, Китридж вдавил педаль газа и пригнулся.

Раздался ужасающий грохот, и две секунды, тянувшиеся, словно целая вечность, «Феррари» летела в воздухе. Ракетой вылетела на залитую солнечным светом улицу и приземлилась на асфальт с жестким ударом, пронзившим тело Китриджа. Из-под машины летели искры. Свобода наконец-то, но теперь у него другая проблема – как остановиться. Если он не остановится, то влетит прямиком в вестибюль банка на противоположной стороне улицы. Колеса громыхнули на разделительной полосе, и Китридж вдавил педаль тормоза, выкручивая руль влево и приготовившись к удару. Но это оказалось лишним. Раздался визг колес, которые снова задымились, и в следующее мгновение Китридж уже летел по дороге в свете утреннего солнца.

Да, признаться, Уоррен был прав. Как он там сказал? Ты бы знал, как она едет.

Чистая правда. Никогда в жизни Китридж так не ездил.

4

Долгое время, время, которое и не было временем вовсе, человек, которого знали под именем Лоуренс Грей, бывший заключенный мужской ИТК в Бивилле, отсидевший за преступления сексуального характера, поднадзорный Департамента общественной безопасности штата Техас, вольнонаемный сотрудник в Проекте «НОЙ» Отдела Специальных Вооружений, Грей-Источник, Освободивший Ночь, Фамильяр Того, кого Зовут Зиро – был нигде. Был ничем, в никаком месте, уничтоженное существо, не имеющее ни памяти, ни истории, с сознанием, размытым в безбрежном море, лишенном измерений. Огромном темном море голосов, повторяющих его имя. Грей, Грей. Они были там и не были, внутри его и вне его, призывая его. Он же скользил в одиночестве в этом море, наедине с тьмой, в океане вечности, над которым лишь звезды.

Не только звезды. И пришел свет – мягкий золотой свет над его лицом. Клинки мрака рассекали его, вращаясь, будто спицы колеса, и вместе со светом явился звук – будто пульс в аорте, будто биение сердца, будто равномерный стук вращающегося колеса. Грей глядел на этот чудесный водоворот света, и в его сознании зародилась мысль о том, что он узрел Бога. Свет был Богом в небесах Его, летающим над водами, касающимся лика мира, словно край колышущейся завесы, благословляющим творение Его. Это понимание сладостно расцвело внутри его. Какое счастье! Какое понимание и прощение! Свет есть Бог, и Бог есть любовь, Грею надо лишь вступить в него, вступить во свет, чтобы вечно чувствовать эту любовь. И сказал голос:

Пришло время, Грей.

Иди ко мне.

Он почувствовал, что возносится, парит. Грей возносился, и небо распростерло свои крылья, принимая его, неся его во свет, почти невыносимый, а потом свет ослепил его и стер его, и раздался крик, его крик.

Грей, вознесшийся. Грей, переродившийся.

Открой глаза, Грей.

Он повиновался. Открыл глаза. Зрение сфокусировалось. Наверху что-то неприятно вертелось.

Потолочный вентилятор.

Он сморгнул слизь в глазах. Во рту ощущался горький вкус, будто мокрый пепел. Комната, в которой лежал Грей, была безошибочно идентифицирована как дешевый мотель. И по виду, и по ощущениям. Дешевое кусачее одеяло. Дешевая поролоновая подушка, продавленный матрас, бугристый потолок, затхлый воздух, который гоняет по кругу кондиционер. Как он мог оказаться в таком месте – непонятно. В голове было пусто, будто в дырявом ведре, тело – бесформенная масса, будто желатин. Просто повернуть голову казалось чем-то запредельным.

Сквозь занавески в комнату проникал липкий желтоватый дневной свет, а вентилятор над головой все вертелся и вертелся, раскачиваясь на крепежном узле и ритмично поскрипывая изношенным подшипником. Ощущение было отвратительное и резкое, будто от нюхательной соли, но Грей не мог отвести взгляд. Что там с этим пульсирующим звуком во сне? Ослепительный свет, возносящий его? Он уже не мог вспомнить.

– Хорошо, ты очнулся.

На краю соседней кровати сидел человек, опустив взгляд. Невысокий, пухлый, выпирающий из комбинезона, будто колбаса в вязанке. Еще один из вольнонаемных в Проекте «НОЙ». Такие, как Грей, их называли уборщиками. Их работой было убирать дерьмо, сохранять информацию с дисков и часами пялиться в телевизор, постепенно свихиваясь. Все до одного – осужденные за сексуальные преступления, презираемые, всеми забытые, лишенные истории, накачанные гормонами, которые кастрировали их телесно, умственно и духовно, как стерилизуют домашних собачек.