Двенадцать - [13]

— Что ж, давайте и впрямь перенесем ваш экзамен на другой срок, коль вы того желаете. Ваше эссе по объему намного превышает необходимые требования. Учитывая, что вы, по вашим же словам, из-за этого всю ночь не спали, то вам не мешало бы восстановиться.

— Да я, собственно, в порядке, — заметил Макс. — Могу сдавать и сейчас. Я же с ног не валюсь.

Тем не менее, отходя от кафедры к своему месту, он вдруг подумал, что для соответствия уайтхедовским мыслительным моделям ему и впрямь не мешало бы повторно поразмыслить над концепцией понимания понимания, а не тратить время попусту, талдыча зазубренные ответы насчет Спинозы и Канта ради того лишь, чтобы хорошей оценкой выпендриться перед остальными.

Макс повернулся к профессору и сказал:

— А знаете, вы, пожалуй, правы. Может, мне действительно лучше повременить со сдачей. Благодарю вас.

И вышел из аудитории.

_____

На выходе из здания Макс все еще размышлял о деталях своей курсовой, и энтузиазм все более окрылял его.

Случайно столкнувшись в дверях с преподавателем социологии Эугенио Родригесом, он принялся с жаром и не совсем связно выкладывать ему свои откровения.

— Я тут только что просчитал мыслительные модели Уайтхеда и раскрыл наконец секрет понимания понимания! — увлеченно излагал студент.

Интригующий энтузиазм молодого человека передался и Родригесу, который взял на себя роль адвоката дьявола.

— А понимание это сможет доставить нас на Луну или позволит решить текущие социальные проблемы? — полушутя полюбопытствовал он.

Макс чуточку помедлил, опустился на землю с запредельного уровня абстракций, внушающих, что людям, не желающим вписываться в рамки человеческой системы, посильно все, и с оптимизмом отрапортовал:

— Над этим не мешало бы поразмыслить, но думаю, мое открытие напрямую соотносится с этими вопросами, и не только с ними!

— Что ж, поразмыслите, — не стал возражать профессор. — И поставьте меня в известность, чего вы там надумаете.

С этими словами он двинулся в глубь вестибюля.

Впечатленный предложением преподавателя, Макс решил прогуляться на свежем январском воздухе и как-то разобраться с обилием мыслей, бередящих ум. Так, под хруст снежка под ногами, он принялся варьировать всевозможные вариации насчет «“А” является, но не равняется “А”» и что в итоге понимание понимания сулит всем живущим на планете.

«А что, практическое применение и вправду возможно. Закон непроницаемости, гласящий, что два предмета никак не могут существовать одновременно в одном месте, можно фактически оспорить. Это изменило бы природу физики, дало бы толчок развитию новых технологий, преодолевающих ограничения скорости света, что увенчалось бы небывалым прогрессом космических путешествий и освоения иных миров. Мой постулат в корне меняет параметры логики и вообще всяких умозаключений, которые дает логика как теория. Это уяснение меняет аксиомы, на которых зиждется вся общая математика, рубит гордиев узел всех запутанных научных изысканий.

От таких мыслей голова парня шла кругом.

«Что, если это и есть ответ самому нашему существованию, нашим жизненным целям, — вдохновенно размышлял Макс. — Мы все взаимосвязаны, причем отнюдь не поверхностным образом».

За этими глобальными рассуждениями его и настиг профессор Фокс. Оказывается, он уже какое-то время разыскивал Макса.

— Молодой человек, ваша работа великолепна, — сказал профессор с уважением и вместе с тем с некоторой тревогой. — Только я не уверен, что досконально ее понимаю. Признаться, я попросил Гордона Хауэлла, заведующего вашей секцией философии, ознакомиться с ней. Он еще студент, но как-никак без пяти минут выпускник. Как раз сейчас Гордон сидит в деканате и хочет незамедлительно с вами встретиться.

— Сумбур какой-то, — с ходу в штыки начал Хауэлл. — Никак не могу взять вашу работу в толк. Вы почему-то упорно твердите, что чувства — это продукт аналитики левого полушария мозга. Это нелогично, да и непрактично. — Он сердито сверкнул глазами. — А еще в вас непомерно много негативизма. Вы с неприязнью относитесь не только к нашему университету, вашим наставникам и сокурсникам, но и к человечеству в целом.

— Вы не улавливаете сути, — запальчиво возразил Макс. — Я недоволен лицемерием университетского уклада, а не самим университетом. В нашем вузе полно и хорошего, но я рассуждаю лишь о высших уровнях истины. Вам бы перечитать мою работу, и в соответствии с Уайтхедом вы увидите, что я лишь руководствуюсь истиной: «“А” является, но не равняется “А”».

В эту минуту в кабинет вошел его непосредственный хозяин, декан Бриджес, и с порога протянул Максу какой-то бланк.

— Мистер Дофф, — нейтральным тоном сказал он. — Я имел разговор с профессором Фоксом и вашим коллегой мистером Хауэллом. Они высказали мнение, что вам не мешало бы отдохнуть и от текущей сессии, да и вообще от занятий. — Он со значением кивнул на бланк, который растерянно держал Макс. — Проще всего вам было бы подписать вот это заявление на академический отпуск. После отдыха вы сможете восстановиться на курсе в любое время.

Макс нерешительно помолчал, но вскоре понял, что познание софизма «“А” является, но не равняется “А”» можно, собственно, продолжить и самостоятельно, да еще в практическом применении к людям, и с вновь обретенной уверенностью взглянул на декана.