Двенадцать апостолов - [9]

После такого взрыва негодования Магдалина умолкла.

«Стрекоза», ничего не понявшая из этого потока пламенных слов племянницы, пропустила их мимо ушей, да и не для нее они и говорились. Она снова принялась за свой чулок и воспользовалась минутным молчанием девушки, чтобы сказать:

– Линочка, это всегда бывает, если с таким важным господином, как господин Вернер, говорят так резко. Ты должна была бы только вежливо присесть перед ним и не отвечать ему… так было в мое время, и никто никогда себе ничего не позволил со мною.

– Тетя! – воскликнула девушка вне себя, – если вы меня хоть немного любите, то обещайте мне никогда ничего подобного не говорить. Вы не знаете, как глубоко обижаете меня подобными словами. Я отвечала этому человеку, как должна была отвечать, и не позволила ничего лишнего, чем могла бы вызвать его неуважение. Что ему нужно в нашей убогой лачуге? Разве другие господа заходили сюда сами за ключом? Он нарочно воспользовался эти предлогом, чтобы зайти посмотреть на нашу бедность и потом описать ее. Достаточно взглянуть на его лицо, чтобы понять его! Эти люди – из мрамора и льда, чувства других им непонятны, чужие скорби пролетают мимо, не касаясь их. Вероятно его тетка, советница Бауер, в молодости была такой же!

– Быть может ты и права; я в этом ничего не понимаю, – согласилась «Стрекоза». – А все-таки как он красив и как добр к старику Якову!… Тот не знает, как и благодарить его за чудную квартиру. Да кстати я пообещала старику, что мы с тобою сегодня вечерком придем к ним; он непременно хочет показать нам свое новое жилище.

Магдалина ничего не ответила. Она вложила тетрадь Лебсрехта опять в толстую книгу, как прежде. Две слезы скатились из глаз девушки на пожелтевшие страницы книги, в которой была погребена тайна некогда разбитого сердца.

IV.

Дом Вернера находился на главной, лучшей улице городка. Некогда он был тоже монастырем, но, сделавшись частным владением, был капитально перестроен. Флигель, выходивший на фасад, был снесен и на его месте возвышался красивый каменный дом. Окна нижнего этажа были защищены железными решетками, которые свидетельствовали о том, что за ними хранятся капиталы и драгоценности, и внушали известное уважение. Обширный двор – остаток бывшего монастырского сада – был обнесен высокой каменной стеной; в этой стене сохранились каменные изваяния святых, над которыми шумели вековые липы.

В этот день стемнело очень рано. Все небо заволокло, и грозные, черные тучи повисли над городом. Не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка. Затихшие, словно вымершие улицы были полны ароматом цветов из соседних садов.

Пробило девять часов, когда «Стрекоза» в сопровождении своей племянницы подошла к дому Вернера, чтобы навестить Якова и его жену. Тяжелые ворота были не совсем плотно закрыты; через эту щель пробивалась полоса яркого света со двора; робкая старушка не решалась открыть ворота и войти в эту ярко освещенную, роскошную обстановку. Магдалина спокойно открыла ворота и направилась через большой двор к входу в дом. Тетка боязливо прошмыгнула вслед за нею. Освещенные окна в первом этаже показали им дорогу в квартиру Якова. Не спущенные занавески позволяли видеть внутренность комнаты. В эту минуту старик осторожно заводил старинные стенные часы, а жена при свете яркой лампы сидела с вязанием в руках. На столе лежала открытая Библия, которую видимо только что читал Яков.

Гости были радостно встречены хозяевами, хотя их упрекнули за поздний приход. Старик шутил над Линочкой, уверяя, что она как привидение, выходит только по ночам и не переносит дневного света. На это Магдалина возразила, что тетка еще больше, чем она, боится света, так как ни за что не решалась войти в освещенный двор.

– Сегодня у нас особенно ярко освещено, у господ напротив чаепитие и угощение, – при этих словах на его губах играла слегка насмешливая улыбка, – советница три дня до того пекла торты и крендели, жарила каплунов, мыла, чистила и колотила ковры.

– У каждого свои слабости и радости, – шутливо сказала жена Якова: – один любит чистить и мыть, а другой не против выпить кружку пива. Молчи уж, мы знаем твою слабость, – и с этими словами она поставила каменную кружку с пенящимся пивом пред мужем, ласково похлопывая его по плечу.

Эти старые супруги отлично жили между собою. Затем она достала из углового шкафчика три разрисованные чашки, блестящую сахарницу и тарелку с булками; вскоре не замедлил явиться ярко вычищенный, блестящий медный кофейник с вкусным, горячим кофе.

Пока шли все эти приготовления, Яков оживленно разговаривал со «Стрекозой». Магдалина села на скамеечку, неподалеку от кресла старика, и, подперев голову рукой, не сводила взора с ярко освещенных, открытых настежь окон второго этажа, находившихся напротив комнаты Якова.

Что видела в них молодая девушка? Не принес ли ей легкий ветерок, ворвавшийся в открытое окно, воспоминаний о далеком родном крае? Далеко – далеко скользит лодочка по голубым водам; ветерок вздувает ее белые паруса, а, может быть, вьющиеся растения на противоположной стене напомнили ей родительский дом там, на далеком юге? Весь залитый ярким солнцем выглядывает он из зелени; вот открывается низкая дверка, и на пороге появляется молодая женщина с золотыми кудрями и ясными синими глазами. Там, напротив, на стене, ярко освещенный ослепительным светом хрустальной люстры, висит портрет масляными красками, изображающий в натуральную величину мальчика. Какой горделивый, красивый вид у этого ребенка с блестящими синими глазами, красивым лбом и белокурыми кудрями! Глаза с портрета смотрят так пристально, так властно, что и родина, и родительский дом исчезают под силой этого взгляда.