Две жизни Пинхаса Рутенберга - [31]

Гапон согласился с программой графа Витте и в воззвании к рабочим написал об отказе от вооружённого восстания и противостоянии революционным партиям. Рутенберг его прочёл и не без сожаления понял, что Гапон изменил своим прежним воззрениям.

Он решил как можно раньше с ним встретиться. Георгий Аполлонович согласился, хотя и без большого желания, и Рутенберг это почувствовал.

— Георгий, что с тобой? Твоё воззвание отвергает многое из того, к чему ты призывал своих людей.

— Это просто игра. Я в последнее время всё больше склоняюсь к мысли, кажется, Макиавелли, что для достижения цели все средства хороши.

— Но ты отвергаешь вооружённую борьбу с самодержавием, не желаешь идти вместе с нами.

— Пётр, меня вынуждают идти на это обстоятельства. Мне угрожают арестом и судом, закрыли «Собрание». Меня вынуждают уехать из страны. Я больше так не могу.

— Жаль, Георгий. Неужели, ступая на этот путь, ты не понимал, что жизнь революционера — это тюрьмы и каторга, это изгнание и борьба с невзгодами.

— В Европе, Пётр, я увидел и другую жизнь. Наши революционеры там неплохо проводят время. А многие идут на соглашение с властями и не желают никаких революций.

— Там эти революции уже давно произошли! — вспылил Рутенберг. — А в России самодержавие и гнёт.

— Кстати, манифест даёт нам многие свободы, — произнёс Гапон. — Почему мы должны от них отказываться?

Рутенберг вздохнул и посмотрел на сникшего Гапона.

— Ладно, пойду я, Георгий. У меня Ольга скоро рожает.

— С божьей помощью, всё будет хорошо, — пожелал Гапон. — Буду за неё молиться.

Он вскоре провёл объединительный съезд бывших отделов «Собрания» и сумел убедить рабочих отказаться от насильственных действий и поддержать выборы в Государственную Думу. Гапон уехал в конце ноября. Граф Витте дал ему на это тысячу рублей из своих личных сбережений.

2

Прошло несколько дней в беспокойном ожидании родовых схваток у жены. Вечером Ольга застонала от болей внизу живота. Рутенберг помог ей спуститься на улицу и посадил в экипаж. В больнице, где Ольгу уже ждали, её сразу положили в палату для рожениц. Ночью она родила мальчика. Они назвали его Толей. Пинхас был счастлив, он хотел ещё мальчика, и судьба ему благоволила.

По поручению ЦК Рутенберг продолжал возглавлять Петербургский боевой комитет. По его предложению, город разделили на районы. В каждом из них организовалась своя боевая дружина. Рутенберг руководил Нарвской, в которую он собрал знакомых ему заводских рабочих. От Бориса Горинсона, одного из помощников, он уже знал, что летом Хаима Гершковича арестовали и казнили. Мало-помалу они добывали и прятали оружие, но его для вооружения всех рабочих всё равно не доставало.

Однажды в декабре Савинков сообщил Рутенбергу, что желает встретиться с дружинниками.

— В Москве началось вооружённое восстание, Пётр, — сказал он. — Я хочу лично убедиться в их боеспособности. Нам с тобой нужно проверить их готовность с оружием в руках защищать завоёванные свободы.

— Хорошо. Я позову людей, — ответил Рутенберг.

В маленькой накуренной комнате собралось человек тридцать. Рутенберг выступил с короткой речью. Он сказал, что в Москве восстание, что не сегодня-завтра оно начнётся и в Петербурге, и призвал товарищей приготовиться к боевым действиям. Рутенберга уважали и внимательно слушали. Когда все разошлись, друзья вышли на улицу. Недавно выпавший снег хрустел под ногами, на город опустились сумерки, и звёзды тускло светили в просветах рваных облаков.

— Ничего у нас не получится, Пётр, — вздохнул Савинков. — У тебя несколько десятков человек, в других районах та же картина. Всего наберётся, может быть, тысяча на весь огромный город.

— Потому что не хватает оружия, Борис. Я бы привёл ещё сотни людей.

— А у генерал-губернатора в гарнизоне десятки тысяч солдат, и они вооружены и прекрасно обучены. Пётр, одного пыла мало, нужно ещё и умение.

— Мы каждую неделю проводим стрельбы в нашем тире.

— Знаешь, Пётр, что я сегодня понял? Рабочие уже не пойдут умирать за свободу. Они сникли и утратили боевой дух. Я их понимаю, у многих есть семьи, которые надо кормить. А большинство просто боится.

— И Гапон перед отъездом успел охладить желание рабочих своими примирительными речами, — заметил Рутенберг. — Увы, нам осталось только одно — террор.

— Согласен с тобой, — произнёс Савинков. — Но нужно смотреть правде в глаза — Боевая организация разгромлена.

— Борис, это война. Придётся искать людей и создавать её заново. У тебя это получится.

На проспекте они простились. Дома Рутенберга ждал ужин. Тёща приготовила и подала на стол ячневую кашу со свининой. Женя сидел рядом с ним и ел с аппетитом, ему нравилась бабушкина еда. Потом пили чай с вареньем и блинами. Ольга кормила Толю грудью. Поев, Пётр помог жене запеленать мальчика и уложить его в колыбель. По просьбе жены он подбросил поленьев в печку. Она разгорелась ещё сильней, и её мягкое тепло разлилось по квартире.

Вооружённое восстание в Москве и других городах было жестоко подавлено властями. В Санкт-Петербурге арестовали главарей Совета рабочих депутатов, и он прекратил свою деятельность. Это укрепило позиции «силового блока» в правительстве, возглавляемого министром внутренних дел Петром Дурново. По его распоряжению градоначальник фон дер Лауниц запретил заседания в недавно открытых отделах «Собрания». Витте пытался исполнить свои обещания и позволить Гапону и его профсоюзу действовать. Но Дурново составил доклад на имя царя о нежелательности легального рабочего движения и «Собрание» было окончательно закрыто. В начале 1906 года в прессе началась кампания против Гапона и его соратников. Поводом к ней стало письмо бывшего сторонника Гапона Петрова, которое он опубликовал в газете «Русь». В своём письме он рассказал о получении Гапоном тридцати тысяч рублей от правительства Витте. Публикация вызвала скандал в обществе, который не удалось погасить даже опровержением руководства «Собрания», что деньги предназначались для компенсации убытков, связанных с закрытием его отделов. Возмущённый Гапон попросил рабочего Черёмухина убить предателя и даже дал ему для этого свой револьвер. Кампания против него и его организации приобрела характер подлинного преследования. Гапон, предчувствуя покушение на его жизнь, теперь всегда брал с собой револьвер и перемещался по столице с телохранителями. Одновременно он обратился в газеты с открытым письмом, в котором выразил готовность предстать перед общественным судом. Ему удалось получить поддержку от известных политических деятелей, согласившихся на участие в таком суде. В то же время неодолимое стремление Гапона вернуть себе своё детище — «Собрание» со всеми его отделами — подтолкнуло его к роковому решению пойти на сотрудничество с политической полицией.