Две жизни Пинхаса Рутенберга - [21]

В большой комнате, куда его ввели, Рутенберг увидел пожилого жандарма за столом, покрытым множеством папок и бумаг. Тот поднялся и пригласил его сесть на стул.

— Господин Рутенберг, — произнёс жандарм, пытливо смотря на него, — я хочу задать Вам несколько вопросов.

— Я слушаю, подполковник.

— Пётр Моисеевич, расскажите, что вы делали 9 января?

— Путиловский завод не работал, и я был дома с женой и ребёнком.

— А утром? Прошу Вас говорить правду. Вас видели вместе с Гапоном на демонстрации.

Рутенберг понял, что догадки, которые пришли в голову ещё дома, верны и за ним следили.

— Утром рабочие позвали меня послушать выступление Гапона в Нарвском отделе профсоюза. Я пошёл, так как мне, заведующему мастерской, было интересно, чем живут мои рабочие. Там они меня познакомили со священником. А когда толпа во главе с Гапоном двинулась в центр города, я оказался рядом с ним, так как оттуда невозможно было выбраться.

— По моим сведениям Вы перед выходом демонстрации выступили перед рабочими. Вы подстрекали их идти к Зимнему дворцу и к действиям против правительства, — не унимался жандармский офицер.

— Ничего подобного, рабочие выходили на мирную демонстрацию. Они доверили Гапону передать царю петицию. Никаких намерений выступить против правительства у них не было.

— Но вы призывали рабочих строить баррикады, грабить оружейные магазины и оказывать вооружённое сопротивление.

— Господин подполковник, я честный человек. Я видел по всему городу войска, которым раздали боевые патроны. Мне ещё накануне стало ясно, что мирное шествие кончится большой кровью. Что мне оставалось сказать моим рабочим, чтобы они как-то могли защитить себя. Да их лидеры и так понимали, и знали, что придётся делать в случае расстрела.

— Достаточно, господин Рутенберг. Признаюсь, у полиции есть достаточно оснований для обвинения против вас. Если потребуется, мы Вас вызовем ещё раз. А пока Вы свободны.

— Надеюсь, так и будет, господин подполковник.

Рутенберг поднялся, сопровождаемый пытливым взглядом жандарма, и вышел из комнаты. Он понял, что никаких серьезных доказательств у полиции, как видно, нет, иначе его бы арестовали.

Но угроза ареста не миновала. Он стал в эти дни слишком заметной фигурой революционного движения, о нём говорили не меньше, чем о Гапоне. Руководство партии эсеров рекомендовало ему выбираться из России. Рутенберг решил ехать за границу вместе с Гапоном. У него самого были документы, но необходимо было обеспечить ими Гапона. Через несколько дней он взял билет на поезд и выехал из Санкт-Петербурга. В Москве он встретился с Савинковым, который передал ему для Гапона два паспорта, один российский, а другой заграничный. Рутенберг переслал ему их в деревню и указал места встречи с ним. Увы, в имении Хвостова его уже не было. Он оставил убежище, не дождавшись вестей от Рутенберга. По дороге Гапон разминулся с ожидавшими его лицами. Прибыв в Таурогген, он заключил сделку с контрабандистами и в конце января один без документов, перешёл русско-германскую границу на день раньше Рутенберга. В него стрелял пограничник, но промахнулся. Гапон ушёл невредимым.

Глава II. Страсти по Гапону

Первая эмиграция

1

Рутенберг прибыл в Женеву в начале февраля и остановился на квартире, ожидая прибытие Гапона. Но священник туда не явился, и он принялся сразу же расспрашивать знакомых о нём. На следующее утро он отыскался у Плеханова. Чувствующий свою ответственность за Гапона Рутенберг сразу отправился к нему.

Георгий Валентинович радушно поздоровался с Рутенбергом.

— Друг моего друга и мой друг, — сказал он, пожимая Пинхасу руку. — Вы послушайте, как он нашёл меня.

Гапон поднялся с кресла и подошёл к Рутенбергу. Они по-мужски обнялись, трепля друг друга по спине.

— Георгий Аполлонович, почему Вы не пришли по адресу, который я вам дал? — спросил Пинхас.

— Я не смог его найти. Я не знаю языка и два дня ходил по городу беспомощный и измученный. А до этого пересёк всю Европу, опасаясь быть узнанным и арестованным, — начал свой рассказ Гапон.

— А как ты оказался здесь?

— Шатаясь по Женеве, я случайно увидел надпись на русском языке и зашёл внутрь. Оказалось, что это русская библиотека. Я подошёл к библиотекарю и назвал своё имя. Он вдруг обрадовался и, закрыв библиотеку, проводил меня сюда. А Георгий Валентинович встретил меня очень тепло и обо всём расспросил.

— Он рассказал, что своим спасением и бегством из России обязан Вам, Пётр Моисеевич, — сказал Плеханов.

— Отец Георгий создал первый профсоюз «Собрание русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга», объединивший десятки тысяч членов, а потом повёл сотни тысяч к Зимнему дворцу, — произнёс Рутенберг. — Он стал истинным вождём будущей революции. Разве я мог его оставить у Нарвских ворот среди раненых и убитых?

Гапон улыбнулся и коснулся рукой его плеча.

— Я обязан Петру Моисеевичу своей жизнью. Он помогал мне организовать людей. Он шёл со мною в первом ряду в тот кровавый день. Он настоящий друг.

Они сидели и беседовали в гостиной, когда в комнату вошла высокая миловидная женщина лет пятидесяти в длинном шёлковом платье и пригласила всех на обед. Они сели в столовой вокруг покрытого льняной скатертью стола, на котором уже были поставлены тарелки.