Две жизни - [2]

Ни у кого в классе, кроме него, отдельной квартиры нет. Все живут в коммунальных. А у них отдельная. Это потому, что папа ответственный работник.

Каждое утро за ним приезжает машина и отвозит на службу в Наркомат. Как называется папин Наркомат Борис не знает, папа дома никогда не говорит о работе. При Борисе, во всяком случае. Папа, Александр Матвеевич, вообще дома говорит мало, только с мамой в их комнате.

У них в семье каждый живет своей жизнью. И все очень разные. Борис больше всех любит маму. Во-первых, мама красивая, а во-вторых, умная. Мама самая образованная в семье. Она может говорить по-французски и по-немецки. Очень давно, еще до мировой войны, она училась в Германии, в городе Карлсруэ, и имеет высшее юридическое образование. Мама нигде не работает. Мама говорит, что если женщина может не работать, она должна не работать.

Папа не очень образованный. Он нигде не учился, даже гимназию не кончил. Папа с шестнадцати лет был революционером. Всю свою молодость провел на каторге в Сибири, где-то за Верхоянском, там, где полюс холода, а потом жил несколько лет в маленьком городке Вилюйске. У него там была жена, не мама, а другая женщина. Эта женщина умерла, и сразу после революции в семнадцатом году папа приехал в Москву с Надей и здесь встретил маму. Так что Надя не настоящая сестра, а только, как говорит няня Маруся, единокровная.

Папа всегда очень занят. Мама даже в театр ходит одна или с кем-нибудь из своих друзей. Чаще всего с Николаем Венедиктовичем (очень странное отчество). Он гораздо старше мамы, совсем старик, наверное, больше пятидесяти. У него седые волосы и седая бородка клинышком. Папа о нем говорит — беспартийный спец, а няня Маруся — хороший барин. Он всегда целует маме руку, когда здоровается, и папе, Борис знает, это не нравится. Ходит мама чаще всего в Художественный театр. Она там каждую пьесу смотрела по нескольку раз и очень любит Качалова за его бархатный голос. Николай Венедиктович говорит, что Качалов слишком сладенький и что нет никакого сравнения с молодым Станиславским. А теперь самый великий актер — Леонидов. А Борис был в МХАТе только один раз, на "Синей птице". Но это для самых маленьких.

Николай Венедиктович всегда на день рожденья, в ноябре, дарит Борису десять рублей и говорит: молодому человеку надо иметь в кармане деньги. Мама при этом смеется и говорит: "Зачем вы его балуете?" А папа потом сердится и говорит, что деньги детей развращают. Вообще взрослые в одинаковых ситуациях всегда говорят одни и те же слова.

У мамы есть еще друзья, и она иногда к ним ходит в гости. И всегда одна, без папы. Папа говорит, что ему, во-первых, некогда, а, во-вторых, с ними скучно. Папа в гости не ходит. По выходным дням вечером приходят папины друзья. Мама готовит особенный ужин, покупает вкусные вещи в папином распределителе, а водку из бутылок наливает в специальные графинчики. Папа и его друзья пьют только водку, Борису позволяют выпить одну-две рюмки кагора, а мама пьет белое грузинское вино. Борис попробовал — кислятина. Надя с гостями не сидит. Мама говорит, что у нее своя жизнь. Она кончила экономический техникум, днем работает, а по вечерам уходит. Последние полгода она ходит с высоким очень спортивным парнем — Мишей. Миша — комсомольский работник. Борис его не любит, и, кажется, папа тоже. Мама считает, что он не хуже прежних и что это — Надино дело. Наверное, Надя за него выйдет замуж. Няня Маруся говорит — давно пора.

А папу Борис больше уважает, чем любит. Папа очень смелый и сильный, хотя и невысокий, чуть выше мамы. Один раз, когда они ехали с дачи (у них есть дача в Кратове, вернее, половинка дачи в поселке ответработников) и ждали поезда на платформе, какой-то большой пьяный мужчина начал бить женщину на пригорке перед станцией. Он ее бил по лицу и очень громко ругался матом. На платформе было много народа, но все молчали и даже отворачивались. А у папы вдруг стала дергаться щека, он соскочил с платформы, перебежал через рельсы, схватил этого мужчину за грудь, а другой рукой ударил его по лицу. Мужчина упал и ругался матом лежа, но не вставал. А женщина стала оттаскивать папу. В это время загудел паровоз и показался поезд. Папа быстро снова влез на платформу. Потом всю дорогу у него дергалось лицо и дрожали руки. А мама гладила его по рукаву и говорила: "Ну что ты, Шура, успокойся. Все уже кончилось. Ты, конечно, не мог иначе, но ведь этой бабе заступничество не нужно". Потом папа успокоился и сказал, что таких надо стрелять. А мама ответила, что если таких стрелять, то в России никого не останется. И больше об этом не говорили.

А теперь о самом важном.

Он перестал верить. Перестал верить в величие Сталина, в правильность "генеральной линии", во все. Впрочем, если подумать, то это неправильно говорить — перестал верить. Просто раньше он не думал: все было само собой разумеющимся. Конечно, уроки обществоведения всегда скучные, но это потому, что повторяют и повторяют всем известные вещи, говорят одни и те же правильные слова, с которыми все и так согласны. И вдруг все развалилось. И казалось бы — из-за такой малости, такой ерунды. Великий полет Чкалова, Байдукова и Белякова: Москва — остров Удд. А в газетах — Сталин, Сталин, Сталин. Все во имя Сталина, все во славу Сталина. Каждая речь кончается — да здравствует вождь народов, отец родной! Все — благодаря Сталину, под его руководством, по его плану. Как будто он, а не Туполев, строил этот самолет, он, а не Чкалов, сидел за штурвалом. Совершенно такие же статьи, письма, рапорты, речи были в газетах и раньше, но Борис читал и не видел, читал и не думал. А теперь увидел. И все развалилось. Если здесь фальшь, значит везде фальшь. Если здесь врут, значит везде врут.