Две жемчужные нити - [68]

Гнат сцепил зубы и оторвался от экрана. Больше он не смог смотреть на искалеченный крейсер. Передал по радио своим матросам благодарность адмирала, потом приказал дать отбой боевой готовности, а катеру взять курс на базу, к родным берегам.

— Посмотрите, товарищ лейтенант. Посмотрите, — одновременно и просил и требовал радиометрист.

Гнат снова припал к экрану. На крейсере погасли ходовые огни. Два буксира барахтались на крутой волне, все ближе подбираясь к подбитому кораблю. Радио возвестило об отбое боевой тревоги.

— Теперь передайте адмиралу наше спасибо за вынесенную благодарность. Передайте открытым текстом: «Служим Советскому Союзу!» Потом — код!..

В порт пришли под вечер. Команда осталась на корабле проводить большую приборку. Только Петра Шпичку лейтенант отпустил в город. В благодарность за меткую стрельбу.

Покончив с некоторыми формальностями в штабе, Бурчак решил идти домой. В проходной военной гавани он столкнулся с Петром Шпичкой, который сиял начищенными пуговицами и башмаками. Они вместе вышли из порта, невольно пошатываясь, потому что их все еще покачивало.

Но не успели они сделать несколько шагов, как им навстречу выбежала Олеся. Кинулась к Гнату на грудь, целовала, горячо шепча:

— Ой, Игнатка, как я боялась. Этот шторм… Такой шторм… А тебя нет и нет… Я уж все глаза проглядела…

— А кто тебе сказал, что сегодня?

— Ну кто же мне скажет, как не Дмитрий Григорьевич!

— Вот старик… Никак не может помолчать.

— Не сердись, родной. Я же его так просила… Так просила… Он под большим секретом…

— Ну разве что под секретом, — ласково улыбнулся Гнат, беря Олесю под руку.

Он только теперь заметил Искру, которая стояла возле Петра Шпички чем-то встревоженная и опечаленная. Олеся, уловив в глазах подруги тоску, подумала: «Ну до каких же пор эта привереда будет искать себе моряка? Или скрывает что-то?»

Искра поняла этот взгляд и громко спросила у Петра Шпички:

— Где вы были так долго?

— Картошку возили. Потом разгружали, черт ее подери, — не задумываясь, выпалил Шпичка. — Точно как тогда, на трассе. Помните?

— Помню! А где ваш друг, Виктор?

— Там, — матрос указал рукой на порт. — Сдает накладные боцману. Канитель нам с этой картошкой, да и только… Даже голова кругом идет… Может, в кино пойдем, чтобы рассеяться?

— Пошли, — вздохнула Искра, сама не зная, чего она хочет.

22

Искра знала, что именно сегодня придет это желанное и такое нужное письмо «от любимого». Еще бы! Столько времени прошло с тех пор, как она хвасталась подругам, что ее жених не тут, в Новограде, а где-то за Карпатами, а теперь выходит — наврала. Письма от него до сих пор не было. Даже открыточки маленькой, которую свободно может прочитать и почтальон, и старый Рында в проходной комбината, и все, кому не лень заглянуть в ящик, где хранятся письма ткачей, разложенные по алфавиту.

Девушки уже перешептываются, пожимают за ее спиной плечами, а скоро, верно, спросят:

«Зачем ты нас обманула, что он далеко в Карпатах дослуживает срок в артиллерии? Будь так, он давно бы прислал письмо, а ты бы, конечно, не выдержала и показала нам».

Тяжело Искре сносить немые взгляды подруг. Но хуже всего в проходной после смены. На работу она может прийти и одна. А с работы все возвращаются вместе, бригадой: куда здесь денешься! Через высокую стену не перепрыгнешь. А проходная, где стоит неумолимый Рында, одна на весь комбинат, ее не обойти.

Идут туда девушки после смены хоть и усталые, но веселые. Разговаривают, смеются, шутят, задевают друг дружку. О письмах и матросах разговаривают. О том, что кому снилось, куда вечером пойдут, кто какую книжку читает или уже прочитал. Это если смена прошла хорошо и никаких происшествий возле станков не было. А если у кого брак или близна пошла, так прощайте и сны, и матросы, и книжки. Олеся как заведется в цехе, всю дорогу не смолкнет, доискиваясь причины, браня недотепу так, что ту седьмой пот прошибет.

У проходной ткачихи, словно сговорившись, замедляют шаг. Одной в зеркало надо поглядеться, другая пудриться вздумала, а Ольга все платком своим любуется — белым полушалком с розами по краю. Светлана Козийчук вечно копается в книжках, перекладывает какие-то шпаргалки в конспектах. Парни обычно закуривают, остановившись поблизости. Василий Бурый — «Беломор», Андрей Мороз — самые дешевые сигареты, Павел Зарва — махорку. Каждый свое — к чему привык. Девушки изредка перешептываются. Заговаривают парни, чаще всего бригадир:

— А ну, Искра, погляди в ящик! Может, уже пришло тебе письмо…

— Во-во, — дымит Андрей Мороз, чтоб ему поперхнуться. И не просто дымит, а еще и кольца пускает, приговаривая: «Лети, лети, мой листок, с запада на восток, не теряйся, никому в лапы не попадайся… В небесах, под водою только бы сердце с тобою». Только бы да только… Только бы во рту выросли грибы.

Павел Зарва старается переключить внимание Андрея на другое, но тот недогадлив. Перестает дразнить Искру и тихо напевает всегда одно и то же:

Свисток свистит, свисток свистит,

Пароход уходит,

А мой милый, такой бледный,

По палубе ходит…

Искра бежит к проходной, чтобы не слышать завываний Мороза, летящих ей вслед.