Две зари - [171]

Но Святослав к ворчанию не прислушивался, а Малуша ничего не замечала. К ней пришло то счастье, о котором она мечтала столько лет. Она обрела волю, Святослав полюбил ее и взял в жены; Горяна уехала из Киева навсегда, место хозяйки за его княжеским столом освободилось и ждало ее. Малуша уже видела себя не просто его женой, но молодой княгиней – ее высокий род тому способствовал, а положение больше не препятствовало. Никогда в жизни грудь ее не дышала так глубоко и вольно. Эта темная пора, самые короткие дни года, были полны для нее жара любви и счастливых надежд; она жалела лишь о том, что никто из рода ее – отец, мать, дед – не видят ее сейчас и не могут разделить ее радости и чести.

Каждое утро она просыпалась с боязнью, что это счастье ей лишь приснилось.

В Киев они приехали поздно вечером. Толпы народа собрались встречать князя – везде горели факелы, освещая удивленные и радостные лица, раздавались крики. Малуша ехала среди дружины, позади Хольгера, телохранителя – сама она еще слишком плохо справлялась с лошадью, ведь ее не учили ездить верхом. Из народа мало кто ее заметил, но она чувствовала себя не так, как прежде, когда оружники Эльги возили ее на торг или в церковь. Теперь она проезжала по стольному городу как госпожа.

Княжий двор, куда она раньше наведывалась изредка, навестить свою тетку Горяну, вместе с Эльгой, реже – одна, сейчас показался ей новым – ведь теперь это был ее собственный дом. Святослав велел ей устраиваться в «Малфридиной избе», где раньше жила Горяна – в старой княжьей избе он жил со своими телохранителями. К счастью, Горяна забрала не все свои пожитки, иначе было бы не на что лечь.

– Я ж матери передавал! – бурчал усталый и недовольный Святослав. – Что приеду с тобой. Что же она не приготовила ничего?

Малуша догадывалась, что Эльга могла не случайно, не по недосугу пропустить мимо ушей распоряжения сына. Княгиня не хотела этого брака и едва ли переменила свое мнение. Но это мало тревожило Малушу. Когда на ее стороне был сам Святослав, она не боялась даже его мудрой и славной матери.

– Успеем приготовить! – смеялась она, потирая озябшие руки возле горячей печки: жилые избы челядь протопила к их приезду. – Ты – князь киевский, все будет, как ты хочешь.

– А как я хочу? – Святослав подхватил ее и оторвал от пола.

– Как я хочу!

Смеясь, Святослав поцеловал ее. Теперь это уже была не мышь из поварни, ходячая подставка для блюд – это была женщина, которую он желал.

Наутро выяснилось, что никаких распоряжений насчет свадьбы Эльга княжьей челяди не передавала, ни о каких приготовлениях, кроме обычных, которые делаются перед пирами в честь солоноворота, тиуны и ключники не слышали. И за весь день Эльга никого не прислала – даже о здоровье сына спросить.

– Мы свадьбу на пиру первого дня справим, – сказал Святослав. – Чего два раза одно дело делать?

Малуша расширила глаза – в солоноворот не женятся. Но к чему спорить? Со Святославом она не боялась даже зимней тьмы и всех ее духов. Как он сказал – так и будет.

День прошел в суете – как всегда после возвращения дружины из дальней поездки. После дороги Малуша чувствовала себя очень усталой – хотелось лежать весь день и не шевелиться, но ликование и торжество, что наконец-то она вошла сюда как хозяйка, поддерживали в ней бодрость. Первым делом она затребовала все ключи – Святослав велел, чтобы ей все дали, – и отправилась осматривать припасы и хозяйство. Дело это было ей привычно, и она нашла, куда свои умения применить. Горяна хозяйством занималась мало – только чтобы не голодать, а мысли ее были отсюда далеко, и много накопилось всякого непорядка. За первый же день на новом своем княжеском хозяйстве Малуша так устала, что собралась спать, еще пока Святослав с отроками сидел в гриднице за пивом.

Когда она в последний раз проходила через двор, ворота отворились и во двор въехали три всадника. Фигура первого – рослого молодого мужчины – что-то ей напомнила, и вспыхнуло некое знакомое чувство: когда-то она уже следила за этой фигурой в седле, и тогда это зрелище ее радовало… К приехавшим подошли гриди с факелами, всадник наклонился, о чем-то спрашивая, отсвет огня упал на его лицо…

Торлейв! Пестряныч-младший, сын Хельги Красного! Снег на околыше шапки – это щипаный бобер, дорогой мех для высокородных, – снег на завитках светлых волос… Малуша не видела Торлейва несколько месяцев, а казалось – несколько лет; он вроде бы остался тем же, но как-то неприметно изменился… или изменилась она и теперь смотрела на него другими глазами?

От неожиданности Малуша вздрогнула и подалась назад. Все это долгое – для нее еще более долгое – время она не вспоминала о Торлейве и теперь смутилась. Хотя в чем он мог бы ее обвинить? Что не стала отказываться от верного своего счастья ради того, чему все равно не бывать?

Да и нельзя же ей прятаться от него всю жизнь. Он теперь как тот город на вершине горы, из Библии – его всяк увидит.

Торлейв тем временем соскочил с седла, отдал повод отроку и направился к княжьей избе. Малуша стояла у него прямо на пути. Она могла бы уйти, в сумерках он не узнал бы ее так сразу, даже если бы заметил. Но осталась стоять. Чем раньше она поздоровается с ним не как бывшая ключница и бывшая невеста, а как будущая княгиня, тем будет проще.