— Они родились здесь за углом, — говорит моя соседка по столу. — Сегодня в моде «La Bamba», а завтра, возможно, «Эдельвейс». И тогда эти барселонские парни нацепят на себя ледерхозен.
Она элегантно закидывает ногу за ногу и строит мне глазки.
— Каждому свое, не правда ли?
Опустошив несколько стаканов, она встает на защиту Барселоны.
— Какая красота, какая свобода. Это самый прекрасный город на свете. Тот, кто не хочет разглядеть его красоту, ничегошеньки не увидит. Но стоит только надеть нужные очки, как все вокруг преображается. Фешенебельные гостиницы, магазины как в Париже, лучшие музеи мира, Пикассо, Миро — и при этом можно играть любую роль. И мы играем. Мы, каталонцы, мастера лицедейства. Мы играем в испанцев. У нас свой язык, но мы притворяемся, будто говорим на языке большинства. Все мы носим маски. Каждый свою. Ради удобства. Под маской никто тебя не трогает и можно спокойно оставаться самим собой. Как Гауди! Вот кто истинный каталонец. Весь город он обвесил гирляндами, блестящими, как детские бусы. Он украсил город на свой вкус. Пример для подражания всем нам: не нравится? — расцвети, переделай. Гауди это понимал, и его стеклянные бусины кажутся нам брильянтами. Он ребенок, превративший свою комнату в залу дворца.
Она выпивает последний стаканчик и смешивается с коктейльными платьями на Рамбле, хлынувшими из Театро дель Лисео. В это время Мэрилин Хорн, снимая с лица бакенбарды, слушает пение фальшивых перуанцев под окнами своей гримерной. Они тоже маскируют свою ординарность, — чудовищно! — превращая обыденную жизнь в любовную песню:
Я нарезаю латук, чтобы сделать
салат, карамба!
