Две вины - [7]

Однажды ноябрьским вечером Эмми возвращалась из балетной школы, помахивая своей серенькой сумочкой, низко надвинув шляпу на отсыревшие волосы, – вся во власти приятных мыслей. Она знала, что уже несколько недель люди приходят в студию специально, чтобы посмотреть на нее. Она была готова для выступлений. Когда-то с такой же настойчивостью и так же долго она трудилась над своими отношениями с Биллом, и тогда это кончилось срывом и болью; но теперь ей не от кого было опасаться предательства, здесь она полагалась только на себя. И она с замиранием сердца говорила себе: «Неужели вот оно? Неужели я наконец буду счастлива?»

Она торопилась. Были кое-какие обстоятельства, которые ей хотелось обсудить с Биллом.

Билла она застала уже в гостиной и позвала с собой наверх, чтобы поговорить, пока она будет переодеваться. Сразу, не оглянувшись на него, начала рассказывать.

– Ты только послушай! – Она говорила громко, чтобы льющаяся в ванну вода не заглушала ее голоса. – Поль Макова хочет, чтобы я в этом сезоне танцевала с ним в «Метрополитен-опера». Но окончательно еще не решено, имей в виду, поэтому – секрет, даже я ничего не знаю.

– Замечательно.

– Вот только, может быть, для меня лучше был бы дебют за границей? Во всяком случае, Донилов говорит, я готова. Ты как считаешь?

– Не знаю.

– Ты, кажется, не особенно в восторге?

– Мне тоже нужно тебе кое-что сказать. Потом. Ты продолжай.

– Все, мой милый. Если ты по-прежнему думаешь поехать на месяц в Германию, как ты говорил, Донилов берется устроить мне дебют в Берлине, но я, пожалуй, предпочла бы начать здесь и танцевать с Полем Макова. Представь себе… – Она не договорила, вдруг ощутив сквозь толстую кожу своего довольства всю его отрешенность. – Теперь расскажи, что там у тебя.

– Я был сегодня у доктора Кирнса.

– И что он сказал? – Душа ее еще пела. Что Билл мнителен, ей было давно известно.

– Я ему рассказал про сегодняшнее кровотечение, и он опять повторил то же, что в прошлом году: что это у меня, вернее всего, лопнул какой-то сосудик в горле. Но раз я кашляю и волнуюсь, лучше на всякий случай сделать просвечивание и удостовериться. И мы удостоверились. Левого легкого у меня, в сущности, уже нет.

– Билл!

– Зато на правом, к счастью, ни одного затемнения.

Она слушала, вся похолодев.

– Сейчас мне это очень некстати, – продолжал он ровным голосом, – но ничего не поделаешь. Он говорит, что надо поехать на зиму в Адирондакские горы или в Денвер, в Денвер, он считает, лучше. И тогда через каких-нибудь полгода это должно пройти.

– Ну конечно, мы обязательно… – Она осеклась.

– Тебе, по-моему, незачем ехать – тем более у тебя открываются такие возможности.

– Глупости, конечно, я поеду, – поспешно возразила она. – Твое здоровье важнее. Мы ведь всюду ездим вместе.

– Право же, не стоит.

– Чепуха. – Она постаралась, чтобы ее голос звучал твердо и решительно. – Мы всегда были вместе. Разве я смогла бы здесь жить без тебя? Когда тебе велено ехать?

– Чем раньше, тем лучше. Я зашел к Бранкузи, хотел выяснить, не перекупит ли он ричмондскую постановку. Но он не выразил особого восторга. – Билл стиснул зубы. – Правда, ничего другого у меня сейчас пока не будет, но нам хватит, мне еще следует и за…

– Как стыдно, что от меня тебе нет никакой помощи! – перебила его Эмми. – Ты работаешь как вол, а я все это время на одни уроки тратила по двести долларов в неделю. Еще смогу ли я когда-нибудь зарабатывать такие деньги, неизвестно.

– Конечно, через полгода я буду опять совершенно здоров – так он говорит.

– Разумеется, милый! Мы поставим тебя на ноги. Надо все устроить и немедленно ехать.

Она обняла его за плечи и поцеловала.

– Вот я какая дрянная. Должна была видеть, что моему любимому худо.

Он по привычке полез за сигаретой, но не донес руки до кармана.

– Забыл – придется бросать курить.

И вдруг сумел подняться над собой:

– Нет, детка, я решил, поеду один. Ты там с ума сойдешь от скуки, а я только буду терзаться, что из-за меня ты лишилась своих танцев.

– Об этом не думай. Главное – тебя вылечить.

Так они спорили целую неделю, и при этом оба говорили все, кроме правды: что ему очень хочется, чтобы она с ним поехала, а она всей душой жаждет остаться в Нью-Йорке. Она успела разведать, что думает ее учитель Донилов, и, как выяснилось, он считал промедление для нее пагубным. Другие ученицы балетной школы строили планы на зимний сезон, и она готова была умереть, до того ей не хотелось уезжать, и полностью скрыть от Билла свои терзания ей не удавалось. У них возникла было мысль ехать все-таки в Адирондакские горы и чтобы Эмми прилетала туда аэропланом на субботу и воскресенье, но Билл тем временем начал температурить, и врач решительно предписал ему Запад.

Конец всем спорам в один ненастный воскресный вечер положил он сам – в нем взяло верх то чувство простой и человечной справедливости, которое в свое время покорило Эмми, которое теперь, в беде, делало из него фигуру почти трагическую, как делало его, в общем-то, славным малым в дни успеха, несмотря на все его несносное фанфаронство.

– Это дело мое, и только мое, детка. Я сам виноват, что довел себя до этого, характера не хватило – характер в нашей семье весь у тебя, – и теперь никто меня не спасет, если я не спасу себя сам. А ты три года трудилась, перед тобой открылись возможности, которые ты честно заслужила; если ты теперь уедешь, ты мне до конца жизни не простишь. – Он усмехнулся. – А этого я не вынесу. И потом, там плохо для маленького.