Две свадьбы и одни похороны - [10]

— Нет. К моему сожалению. Фургон марки «Форд», о котором поведал пленный, сегодня нашли на стоянке стадиона. Пустой. Владельца найти непросто, потому, что тут отсутствует такое понятие, как регистрация транспорта и номера. Где жил его водитель, пленный не знает. Или, по крайней мере, будет молчать об этом до смерти, — вроде говорила она искренне, — Омерта.[25] Иначе свои же и убьют.

— А сделка с правосудием? — докапывался я.

— Здесь это не практикуется, даже в Американских Соединенных Штатах, — отрезала фрау сверхштатный следователь.

— Что будет с Тачи?

— Подлечат и продадут в Конфедерацию. Строить плотины в болотах дельты.

— Надолго?

— Навсегда. Точнее — пожизненно. Это единственный вид законного рабства севернее Залива. Уверяю, это намного хуже сталинского ГУЛАГа.

— В таком случае я удовлетворен. Не то что с Флорианом, когда Патруль практически спустил все на тормозах. Когда никого не наказали, хотя знали, кто они и где они.

— Увы, — развела руками Ширмер, — не я определяю политику властей здесь. Я всего лишь ищейка.

Чувствовалось, что она еще что-то хочет спросить, но так и не спросила. Вместо этого стала прощаться.

— Приятно было с вами познакомиться, Георгий. Вы интересный человек, но совершенно не приспособленный к жизни в ЭТОМ мире. Спускайтесь поскорее с небес на грешную землю.

— Я могу идти? — проигнорировал я ее советы. Сами не маленькие.

— Одну секунду, — придержала меня Бригитта. — Вот по этому документу, — она протянула мне бланк, — вам в Банке Ордена выдадут одну тысячу экю премии за ликвидацию одного бандита на месте преступления. За пленного, увы, не полагается ничего. В розыске Тачи не значится, премии за него не объявлялось.

Упс. Так мне что, еще и деньги за убийство платят? Во дела.

— А второй труп? — спросил я заинтересованно: вдруг еще что-нибудь обломится?

— Его ликвидировал служащий Патрульных сил стаф-сержант-майор Доннерман. Это его работа. Так что никаких премий, — отрицательно покачала головой фрау следователь.

Все правильно, мы так с Борисом и договорились, чтобы не подставлять Ингеборге под штраф за незаконное ношение пистолета. А штраф большой — 500 экю. Только теперь я понял, что штраф заплатить она была бы в состоянии из той же премии, и еще бы половина у нее осталась. Но вот «дерринджер»[26] бы наверняка конфисковали. И от этого она бы расстроилась. А я ей обязан жизнью. И «дерринджеру», кстати, тоже.

— Да, еще одно дело, — продолжала Бригитта. — Обязательно зайдите в кабинет номер два на первом этаже, там вам выдадут ваши трофеи. Всего вам доброго, Георгий, и удачи.

Бригитта, не вставая, по-мужски подала мне руку для пожатия.

— Победы, только победы, — сказал я, пожимая ее сильную сухую ладонь.

Уже в дверях я услышал спиной тихий вопрос.

— Где вы познакомились со стаф-сержант-майором Доннерманом?

Я обернулся. На меня вместо глаз смотрела просто двустволка десятого калибра.

— Случайно в общем. — Этот вопрос, признаюсь, ввел меня в недоумение. — Спросил у патрульных на стрельбище: кто из инструкторов владеет русским языком? Они мне порекомендовали Доннермана, потому что он из Израиля.

— А того, кто его рекомендовал, не помните?

— Нет. К сожалению. Там их толпа была.

Новая Земля. Свободная территория под протекторатом Ордена, город Порто-Франко.

22 год, 28 число 5 месяца, воскресенье, 11:38.

На первом этаже, в кабинете № 2, оказавшемся не то складом, не то оружейкой, среднего возраста служащий патруля с нашивками второго лейтенанта, подволакивая ногу, притащил довольно большую, но плоскую коробку из гофрированного картона и поставил ее на длинный стол, ограничивающий проход в глубь помещения. Таким образом, мы оказались по разные стороны стола с коробкой между нами.

Лейтенант вынул из коробки опись и выдал мне ее на руки. После чего стал выкладывать предметы на стол, комментируя каждый девайс по-английски.

— Пистолет глок-семнадцать[27] с зеленой пластиковой рамкой. Одна штука. Пистолет глок-семнадцать с обычной пластиковой рамкой. Одна штука. Магазины для пистолета глок — четыре штуки. Патроны девять на девятнадцать — шестьдесят восемь… Вы отмечаете?

— Нет, — растерялся я.

Я в это время как раз занимался тем, что рассматривал самого патрульного. Было этому лейтенанту, второму лейтенанту, мамлею[28] по-нашему, лет эдак сорок. Возраст или полковничий или ворентский.[29] В сорок даже крутые мастер-сержанты уходят на пенсию. Явно был ранен — вон как ногу подволакивает. Черняв, коротко стрижен, но это не скрывает большие залысины — беда всех кадровых офицеров, постоянное ношение форменного головного убора не способствует процветанию густой шевелюры. Глаза светло-карие в крапочку, нос небольшой. Зато большой подбородок, несколько выдающийся вперед. Но общее впечатление от его лица какое-то смазанное, что ли. Настолько, что национальную принадлежность вообще не определить.

— А зря, — сказал лейтенант наставительным тоном, — я же вам все это сдаю под отчет. И вы должны будете расписаться, что все приняли у меня в целости и сохранности, согласно описи.

— Хорошо, буду отмечать, — сказал я, послушно вынимая из барсетки гелевую ручку.