Две столицы - [26]

Выслушав "все обстоятельства дела" сказала:

— Если бы у меня был такой дар — я бы работать бросила.

— А если ты, хотя бы единый раз, воспользовалась таким даром, то он у тебя в тот же час и пропал.

— Тогда непонятно для чего он тебе даден? — правда, Томка нужна была рядом для того, чтобы озадачить этим вопросом: "в самом деле, для чего он мне дан, если я им не пользуюсь!?"

Прошло много лет после случая в обувном магазине на Суворовском проспекте, но и до сего дня себя спрашиваю: "а, может, это я тогда ошибся? Пребывал в восторженном состоянии и правильно отсчитанную сдачу принял за ошибку милой девочки? Возможно! Да, но отчего она так покраснела? От того, что я вроде как бы подарил ей энную сумму? Северной красавице, что зарабатывала на жизнь сидением у кассового аппарата, я бы тогда подарил целый мир потому, что мой восторг не поддавался оценки рублями и копейками! Моей эйфории не было цены!"

Это были интересные времена хотя бы тем, что мы не знали слова "шопингтур" Пользовались им во всю, но не знали, чем пользуемся. С нами такое часто происходит, мы привыкли.

А путешествие по "колыбели революции" продолжалось. Томка теряла "энергию движения" настолько, что сама не могла определить, какой район города показать в качестве "эталона красоты". Я заметил, что на втором часу нашей "шопэкспедиции" её восторги собственным городом стали блекнуть, и она, рассказывая о той, или иной достопримечательности города, еле шевелила языком. Потом она решила, видно от жары и усталости, что я люблю макароны, и в одном продуктовом магазине купила килограмм этого продукта "высшего" сорта. Товар упаковали в кулёк из бумаги, и упакованные макаронные изделия были положены ею в сетку с крупной ячейкой. Она шла с этой сеткой, и то ли от болтания сеткой, то ли от плохой упаковки, но бумага развернулась и макароны удивительно быстро, и без задержки улеглись на асфальт. Всё произошло удивительно точно у подножия двух каменных львов, что лежали по обе стороны подъезда одного из домов. Вместо рассказа об этом доме Томка громко сказала.

— Ах, ё….. твою мать! — она была всё же рабочим человеком, поэтому никак иначе не могла выразить досаду о рассыпавшихся макаронах. И враз исчезла между нами маленькая натянутость, коя бывает между только что познакомившимися людьми. Я "разогнулся" и наши разговоры стали прямыми и понятными. Без "воздержаний" в языке:

— Ну, да, килограмм рассыпанных макарон — это причина для расстройства. Соберу — и продолжим экскурсию.

— Ага! Он собрался макароны собирать! На виду у всех!

— А что тут такого!? Чего им сделалось? Соберу их, сдую пыль, могу каждую и продуть. Макароны, насколько я знаю, сырыми никто не ест, их варить нужно. У вас разве не так? — и я очень тщательно собрал рассыпанную продукцию.

— Вот бы кто-то из знакомых увидел меня рядом с тобой за сбором макарон!

— Ну, и что? Твоё "реноме" от этого сильно упало бы?

— А что такое "реноме"?

— Не знаю. Что-то французское. Вроде бы "вес" и "авторитет" в одной упаковке.

Томик, повторяю, была тяжеловатая в ходу женщина и после "пароля" "о маме" я предложил ей руку:

— Грузись. Надёжно грузись. И давай макароны мне, ты и макароны — несовместимы. Тебя они не слушаются.

Мы шли по городу с остановками для её отдыха. Томка всё заметнее "теряла ход", а я, как механизм с хорошей пружиной в нужном месте, "поглощал пространства" без всякой усталости. Если бы я был спортсменом-"марафонцем", то на тот момент обо мне можно было бы сказать:

— "У него открылось "второе дыхание" — состояние радости не покидало меня. Прекрасный город! Бывал не единожды в прославленной, хорошо оплаченными "мастерами слова" "первой" столице, но до такой любви, какую вызвала в миг единый Северная Пальмира, "законной и общепринятой" столице было далеко. Почему? Ни потому ли, что Петербург когда-то строился с исключением пороков, кои имелись в признанной столице? Или потому, что жители стольного града не в пример нахальнее жителей северной столицы?

* * *

Мне, как "мешочнику" везло: у Кировского завода, в маленьком магазинчике встретился "с подругой моей мечты": сгущёнкой! И без сахара! Такое бывало только в фильмах "с хорошим концом".

Мы уже были загружены покупками "выше ватерлинии", но не купить сгущёнки было равнозначно подписанию "смертного приговора"!

— Бери! — сказала Томка — Тебе везёт! Считай, что за пол дня ты выполнил трёхдневное задание.

— Без тебя у меня бы ничего не получилось. Целую руки! Но, может, завтра?

— Ты, что!? Совсем "того", или немного!? Какие могут быть "завтра"!? Завтра молока может и не быть! — признаюсь, что вопрос снабжения пропитанием на то время был "священным" у девяноста процентов жителей "страны советов" и резона ослушаться Томку у меня не было. Я направился к кассе выбивать чек на "пятнадцать банок сгущенного молока без сахара". Кассирша не удивилась названному количеству потому, что на моей физиономии было написано большими "печатными" буквами: "мужик из провинции".

Подхожу к прилавку, подаю чек продавцу и говорю только одно слово:

— Сгущёнка.

Больше ничего не сказал, всего одно слово — и продавец приступила к процессу выдачи оплаченного товара. Процесс "отоваривания" происходил спокойно потому, что кроме меня у прилавка никого не было. Отсутствие очереди, что было большой редкостью в то время, плюс мой душевный восторг не поддавался никакому измерению.