Две столицы - [96]

Она намеревалась подготовить шестидесятитысячный корпус для интервенции во Францию и во главе его поставить Суворова.

Подозрительность Екатерины росла с каждым днём. Даже переезды императрицы из дворца во дворец происходили в величайшей тайне — о них она по секрету сообщала только Храповицкому, который должен был перевозить её бумаги. Наследник Павел Петрович был переселён в Гатчину — за каждым его движением следили. Письма всех сколько-нибудь значительных лиц перлюстрировались — Екатерина их читала сама.

Однажды ей доставили письмо, адресованное из Москвы в Гатчину цесаревичу Павлу. Автор письма, личность которого установить было невозможно, писал, что «известные люди открывают свои собрания с его именем на устах». В конверт была вложена песня, три строфы поразили Екатерину:

Залог любви небесной

В тебе мы, Павел, зрим;

В чете твоей прелестной

Зрак ангела мы зрим.

Украшенный венцом,

Ты будешь нам отцом.

Судьба благоволила

Петров возвысить дом

И нас всех одарила,

Даря тебя плодом.

Украшенный венцом,

Ты будешь нам отцом.

С тобой да воцарятся

Блаженство, правда, мир!

Без страха да явятся

Пред троном нищ и сир.

Украшенный венцом,

Ты будешь нам отцом.

Императрица всё больше укреплялась в мысли, что московские мартинисты стремятся свергнуть её с престола. Среди них она считала самым опасным Новикова. Но теперь уже и все придворные и вельможи, бывшие когда-либо масонами или поддерживавшие связь с московскими просветителями, были взяты под подозрение.

Победитель турок при Мачине генерал-аншеф князь Николай Васильевич Репнин был поклонником Новикова. Он не получил никакой награды, был вынужден сдать командование и уехать в Москву. Было приказано перехватывать все его письма. Александр Романович Воронцов — покровитель Радищева — всё больше впадал в немилость.

Даже толстяк Храповицкий, собственный секретарь Екатерины, обнаруженный в списках масонской ложи, когда-то основанной покойным Александром Бибиковым, стал терять расположение императрицы, хотя и оправдывался многократно «глупостью юных лет».

Особенно беспокоила императрицу московская университетская молодёжь, находившаяся под влиянием Новикова и Хераскова. «Они все подвержены французской заразе, подобно Радищеву», — говорила императрица. И она торопила Прозоровского «покончить с московскими мартинистами» и требовала от него обличительных материалов на них. Но материалы не поступали, и сам Прозоровский, несмотря на всю свою решительность, чувствовал себя в Москве довольно скверно.

25 Конец «Типографической компании»

Генерал-аншеф князь Александр Александрович Прозоровский, прослужив в армии двадцать лет, был назначен управляющим Курским и Орловским наместничествами и десять лет правил этими губерниями. Он был богат, родовит, имел воинские заслуги и любил похвастать этим перед тамошними дворянами.

Но когда он приехал в Москву, то оказалось, что на каждой улице живут дворяне и побогаче, и породовитее, и чинами повыше, чем он.

По обычаю, после прибытия его в Москву дворяне устроили ужин и бал новому главнокомандующему, и князь Прозоровский за столом попытался было произнести речь насчёт того, что многие дворяне в Москве «заражены разными мыслями». Не успел он её закончить, как стулья громко задвигались, и фельдмаршал князь Кирилл Разумовский на весь стол произнёс:

— Он что, от природы такой дурак или вино на него подействовало?

Остальные старики-вельможи рассмеялись скрипучим смехом, замахали руками и понемногу разошлись. Пришлось новому главнокомандующему поучать одних чиновников своей канцелярии, оставшихся за столом.

С тех пор князь Прозоровский почувствовал, «что его афрапируют». А когда приезжал он в Английский клуб, Трубецкие, Волконские, Черкасские, Разумовские, Долгорукие, Репнины, Лопухины, Воронцовы, Татищевы и прочие древние московские дворяне отворачивались и продолжали разговаривать, как будто его и не было.

Прозоровский попытался жаловаться императрице. Но та и сама должна была считаться с московскими дворянами и знала, что задевать их попусту весьма опасно.

Тогда князь установил за многими из них пристальную слежку, перехватывая их письма и подсылая к дворовым переодетых полицейских, чтобы выспрашивать о поведении господ. Но полицейских быстро узнавали, били и выбрасывали из дворов, а почтой перестали пользоваться, предпочитая пересылать письма с верными людьми.

«Типографическую компанию» официально распустили. Всё её имущество и средства перешли к Новикову. Перестало собираться и «Дружеское общество».

Тогда главнокомандующий стал собирать материалы против каждого из членов «Типографической компании» и «Дружеского общества» поодиночке. Больше всего он ненавидел Ивана Владимировича Лопухина. Лопухин, один из основателей «Типографической компании» и «Дружеского общества», был замечательнейшим человеком своего времени. Внук царицы Евдокии и правнучатый брат императора Петра Великого, сын генерал-поручика и кавалера всех российских орденов девяностолетнего Владимира Ивановича Лопухина, он по своему происхождению и огромному наследственному богатству предназначен был для самой блестящей карьеры. Он служил в чине капитана в Преображенском полку. Это открывало путь к первым чинам, если учесть, что сама императрица имела звание полковника, а Суворов за Измаил зачислен был только в подполковники того же полка. Лопухин дослужился до полковника, но под влиянием французских энциклопедистов разочаровался в военной службе, подал в отставку и занялся философией. Потом сблизился с Новиковым, завёл собственную типографию и все свои огромные средства, как и Татищев, тратил на «Дружеское общество» и широкую помощь нуждающимся. Он был председателем Московской уголовной палаты и отличался неподкупностью и справедливостью.