Две столицы - [107]

Несчастливым подать покров,

От сильных защищать бессильных,

Исторгнуть бедных из оков…

Безбородко задумался: «Где это я уже читал? Батюшки, да это же стихотворение Державина!..» Тут Александр Андреевич вспомнил о полученном вчера пакете с анекдотом и улыбнулся.

Как раз в это время Державин подъезжал к особняку канцлера. Войдя внутрь, он с удивлением заметил, что вместо роскошной мраморной лестницы, которая вела из прихожей наверх, сделан отлогий деревянный скат. Гавриил Романович спросил огромного швейцара в пышной ливрее, отворившего ему дверь:

— Для чего сие?

— Как её величество имеют слабость в ногах, то для удобства следования в апартаменты устроено приспособление…

Поднявшись по скату, он велел секретарю доложить о своём приходе. Секретарь улыбнулся, поклонился и исчез за двойными дверями.

Державин нахмурился, но в ту же минуту двери раскрылись, и он шагнул в кабинет.

Безбородко встретил его, улыбаясь.

— Давненько, давненько, дражайший Гавриил Романович, я вас не бачил. Сидайте тут у кресло. Не знаю, для чего сии кресла именуются вольтеровскими, однако же сидеть в них удобно, як в люльке.

«Что он дурака валяет? — подумал Державин. — Ведь ещё намедни во дворце он от меня шарахнулся как от чумного…»

Безбородко погладил живот свой и опять улыбнулся.

— Слухаю вас, Гавриил Романович, слухаю, як пророка Давида…

Державин вспыхнул:

— Вот именно, касательно псалма Давида я и приехал объясниться. За то, что я переложил его псалом на стихи, и во дворце и в городе объявили меня якобинцем. Царь Давид якобинцем не был…

Безбородко покачал головой:

— Царь Давид бул великий царь. И не только потому, що якобы пас овец и одолел в единоборстве Голиафа, а потим сделался царём. Сие и с другими бувало. Возьмём, недалеко ходить, покойного графа Алексей Григорьевича Разумовского. И он был пастухом, а стал графом и законным, хотя сие и скрывалось, супругом императрицы Елизаветы Петровны…

Державин перебил канцлера.

— Прежде всего царь Давид создал могучее государство.

Безбородко махнул рукой:

— Ну и що с того! Мы знаем много царей и великих царств. Царь Давид понимал, як надо жить. Он завёл себе семь жён и десять наложниц, и среди них Вирсавию. Вирсавия — сие по-гречески, а по-еврейски будет Бат-шеба, что означает — «дочь семи лет». Оно так и возможно по тамошнему климату. Вирсавия вертела всем царством, хотя ей и було семь лет, и родила ему Соломона…

Слушая его, Державин вспомнил, что Безбородко помимо всего окончил Киевскую духовную академию с отличием, Ветхий завет знал превосходно.

Александр Андреевич, вздохнув, продолжал:

— А потим какие богатства накопил царь Давид. На построение Иерусалимского храма он оставил сто тысяч талантов золота и миллион талантов серебра…

Безбородко неожиданно оживился, схватил маленькие счёты из слоновой кости и с необыкновенной быстротой стал подсчитывать:

— Точно вам говорю: один талант золота — сие двадцать шесть тысяч восемьсот семьдесят пять золотых рублей, а талант серебра — две тысячи шестнадцать золотом…

Гавриил Романович пожал плечами:

— Я, граф, не могу в толк взять, какая из сего мораль?

Безбородко усмехнулся:

— Ниякой морали из сего быть не может, ибо человек раб своих страстей. Помянутая Вирсавия писала своему сыну Соломону: «Не отдавай женщинам сил твоих, ни путей твоих губительницам царей». А он що зробив? Сказано в писании: «И было у него семьсот жён и триста наложниц», и умер Соломон со словами: «Суета сует, и всё суета!»

Державин кашлянул, потом сказал:

— Однако, Александр Андреевич, хотел бы я вернуться к предмету, из-за которого приехал.

Улыбка исчезла с лица Безбородко, он задумался.

— Конечно, гистория с псалмом царя Давида смешная. И вы справедливо Зубову послали анекдот. Однако же если вдуматься в существо стихов, то они хотя как бы и древние, но ударяют в самую сущность нашего состояния.

Канцлер открыл ящик, вынул оттуда тетрадь со стихами Державина.

— Вот вы что о царях пишете:

Не внемлют! Видят и не знают;

Покрыты мздою очеса:

Злодейства землю потрясают,

Неправда зыблет небеса.

Цари, я мнил, вы боги властны,

Никто над вами не судья;

Но вы, как я, подобно страстны,

И так же смертны, как и я.

И вы подобно так падёте,

Как с древ увядший лист падёт;

И вы подобно так умрёте,

Как ваш последний раб умрёт!

Воскресни, Боже, Боже правых!

И их молению внемли:

Приди, суди, карай лукавых

И будь един царём земли!

Гавриил Романович помрачнел:

— Я свои стихи отлично помню, для чего же вы их мне читаете?

Безбородко усмехнулся.

— Для того, щобы вы поняли, что под ними и сам господин Робеспьер бы охотно подписался. Однако вы правильно поступили. Лучший из его выход сделать вид, що они к государыне императрице не относятся. И вам действительно после воскресного выхода императрицы доброе было бы хоть на месяц в Москву поехать…

Гавриил Романович задумался.

— Не знаю. У меня по Сенату и Коммерц-коллегии ещё многие дела в производстве остались…

Безбородко махнул рукой:

— Що дела!.. Они сами по себе идут. Господин Платон Зубов дела расписал по тысяча семьсот девяносто седьмой год. К сему году для учреждения торговли с Индией граф Валерьян Зубов займёт гарнизонами все важные места в Персии и Тибете. Суворов пойдёт через Андрианополь к турецкой столице, для чего и флот готовится. Китай тоже собираются усмирить…