Две смерти Сократа - [8]

Обескровленным бесконечной войной Афинам все труднее было сдерживать натиск спартанцев и разоблачать козни внутренних врагов. Народ хотел знать, кто виноват в его несчастьях. Когда Перикл, прославленный стратег и всеобщий любимец, умер от чумы, проводить его собрались сотни людей: друзья, родичи из клана Алкмеонидов[27], товарищи по демократическому крылу, члены Ареопага, все, кто знал политика и трудился на благо города бок о бок с ним. Пришли и стратеги, и архонты[28], и представители городского совета. К несчастью, память и благодарность народа недолговечны. Вскоре по Афинам поползли слухи, что это Перикл прогневал своей гордыней Зевса, владыку бурь, ненастий и мора. Прежде стратег слыл великим оратором и дерзновенным политиком; теперь его речи многим казались безумием, а дела — кощунством.

Аспазия осталась совсем одна.

Новые заботы помогли Продику превозмочь душевную боль. Софиста назначили кеосским посланником как раз в тот момент, когда кровопролитная война превратила Эгейское море в кипящий котел. Крошечный островок Кикладского архипелага, в гавань которого не часто заходили большие суда, внезапно оказался в самом пекле великого противостояния. Чрезвычайно выгодное расположение делало Кеос лакомым кусочком для сцепившихся за торговые пути держав, а принадлежность к Делосской лиге[29] и союз с Афинами не позволяли ему остаться в стороне. Маленький кусочек суши посреди свирепого моря мужественно противостоял напастям, подобно скалам Харибды, о которые разбивались высокие волны.

Оказалось, что политика — лучшее лекарство от любовной тоски. Не успел Продик окунуться в упоительный мир дипломатических склок, как боль его начала утихать. Лучший ученик Протагора использовал все свое красноречие, чтобы защитить интересы Кеоса. По Афинам Продик скучал, но побывать там не решался, опасаясь чумы.

Весть о смерти Перикла пробудила в сердце софиста давно позабытую тоску. Он понимал, какая страшная утрата постигла Аспазию: она лишилась верного друга, поддержки, надежды на будущее. Продик решил, что настало время навестить возлюбленную, утешить ее в страшном горе и выполнить обещание, данное много лет назад.

Знаменитая вилла Аспазии, построенная милетским зодчим Гипподамом[30], располагалась к востоку от Панафейской дороги[31], неподалеку от агоры[32]. Окна виллы выходили в обширный тенистый сад, где размещались колодец, конюшни и помещения для рабов. Архитектор создал хитроумную конструкцию из трех зданий разной высоты, соединенных крытыми галереями. Во внутренних покоях, отделанных мрамором, царили покой и прохлада. Окна покрывали тончайшие слюдяные пластины, и проникавшие сквозь них лучи солнца наполняли комнаты нежно-розовым светом. В боковых крыльях виллы располагались два огромных пиршественных зала, украшенных ионийскими колоннами и дорогими коврами.

Аспазия из Милета так обрадовалась старому другу, что невольно пробудила в софисте давно угасшие надежды. Оказалось, что все эти годы она с нетерпением ждала его книгу. Возраст и тяжкая утрата придали Аспазии особую красоту, утонченную и печальную. Храбрая одинокая женщина из последних сил противостояла бесчисленным несчастьям. Продик вернул ей давно забытую радость.

Продик из Кеоса собирался провести на гостеприимной вилле один день, но в результате остался на всю зиму. Его затянуло, словно в водоворот. Софиста всегда восхищали люди, не привыкшие отступать в борьбе за самые дерзкие мечты.

За стенами виллы продолжала свирепствовать чума, безжалостно разя людей своими невидимыми стрелами. Домашний лекарь Аспазии распорядился каждый день драить весь дом горячей водой, чтобы прогнать заразу; ковры и занавеси сожгли, лошадей принесли в жертву, стены тщательно вымыли и выскребли, рабов заставили ходить на рынок в холщовых повязках, а по возвращении держали их несколько дней взаперти, в специально отведенной комнате. Между тем, на улицах поселился страх, люди старались пореже покидать свои дома, но зараза продолжала собирать трофеи. Многие предпочли смерть в бою и поспешили отправиться на войну со Спартой. И все же щедрые жертвоприношения, в конце концов, остудили гнев богов, и мор пошел на спад, хотя никто не поручился бы, что через пару месяцев эпидемия не вспыхнет с новой силой.

Чувства, которые Аспазия питала к своему гостю, совсем не походили на привычное любовное томление. Юность безвозвратно ушла: обоим сравнялось тридцать шесть лет. Теперь Аспазия стремилась к единству душ, не оскверненному влечением плоти. Она любила Продика, но по-своему, не так, как других мужчин. Друзья никогда не говорили о будущем. Софист не признавался Аспазии в любви, не пытался остаться с ней наедине, не входил к женщине, если знал, что она переодевается или принимает ванну; его выдавал только взгляд, полный любви и муки. Но его возлюбленная слишком сильно тосковала по Периклу, слишком остро переживала обиды, чтобы заметить страдания Продика.

В обещанной Продиком книге говорилось о воззрениях Протагора на природу релятивизма. Софист полагал, что в мире нет и не может быть абсолютной истины: слова размывают действительность, как вода глину.