Две смерти Сократа - [59]

Меня куда-то повели, наверное, в тюрьму. И тут случилось нечто ужасное. Кто-то крикнул: «Держи их!», началась потасовка. Зазвенели мечи. Я — даром, что был связан, — бросился бежать, спотыкался, падал, поднимался и снова бежал.

Я бежал, куда придется, не подозревая, что двигаюсь как раз в ту сторону, куда меня вели. Ничего удивительного, что вскоре я наткнулся на тюремную стену. Я повалился на землю и долго пролежал, почти не помня себя, пока меня грубо не подняли на ноги и не сорвали у меня с головы мешок. Кто-то со всей силы дал мне затрещину и выбил два зуба, у меня весь рот был полон крови. Увидев мое лицо, этот тип страшно удивился, схватил меня за бороду и притянул к себе, словно хотел рассмотреть получше. Я все еще не понимал, где нахожусь, и не знал, что передо мной стражник из афинской тюрьмы. Этот человек, которого я никогда прежде не видел, воскликнул: «А, это ты!», будто давно уже с нетерпением меня поджидал. Он был очень взволнован и все расспрашивал меня, где остальные и почему я пришел один. Я не мог произнести ни слова, только ловил ртом воздух. Стражник взял факел и принялся озираться по сторонам, но так ничего и не увидел. По-моему, он был в ярости. Когда стражник повернулся ко мне, я решил, что он снова станет меня бить, но он только схватил меня за плечи и начал трясти, снова и снова повторяя свои вопросы. Я молчал — мне было уже все равно. Этот человек, бранясь сквозь зубы, отвел меня в тюрьму, запер в темной камере и ушел — наверное, отправился на поиски тех, кто меня привез.

Так я оказался в жуткой и сырой темнице; все казалось, будто надо мной подшутил какой-то злокозненный бог. Получилось, что я бежал от тюрьмы, чтобы прийти в нее по доброй воле. Надежды на спасение не осталось. Я был измучен, голова раскалывалась, сердце билось слишком часто, и ноги меня не держали. Я рухнул на холодный пол, громко призывая смерть. Впрочем, вскоре мне стало немного лучше. Сначала меня били судороги, потом отпустило, и я лежал ничком, уже ничего не чувствуя, словно мое тело больше мне не принадлежало.

Внезапно я услышал чей-то шепот. Оказывается, я был в камере не один. Кто-то тихонько звал меня из-за решетчатой перегородки. Хотите послушать про этого человека? Что ж, воля ваша. Я слышал, как узник несколько раз позвал меня: «Добрый человек…», и не знал, стоит ли ему отвечать. Но бедняга все звал, настойчиво и жалобно, все повторял: «добрый человек», и я не выдержал. Собравшись с силами, я подполз к перегородке. Тьма была такая, что я едва различал контуры предметов. «Кто ты, друг мой?» — спросил меня сокамерник. Я начал рассказывать, но голос меня не слушался. Мой сосед удивился, узнав, что я из Спарты, и даже спросил, не военнопленный ли я. Я сказал, что да, хотя и сам толком не знал, к какому классу заключенных себя отнести. Сокамерник проникся ко мне участием и все старался меня утешить. Сам он покидал Афины лишь однажды, когда уходил воевать, а в Спарте не бывал никогда, но признался, что ему очень нравятся наши порядки. Мой сосед говорил, что все народы должны учиться друг у друга, и Афинам есть чему поучиться у Спарты, например, тому, как устроено наше государство, армия и повседневная жизнь. Странно было слышать от жителя Афин подобные вещи, и я подумал, что, если бы и другие его соплеменников думали так же, войны могло и вовсе не быть. Мой сокамерник спросил, долго ли я проведу в тюрьме, и я ответил, что утром мне, по счастью, дадут выпить яд, чтобы я принял быструю и легкую смерть. Тогда он спросил, не нужно ли мне чего-нибудь. Это был первый человек, который отнесся ко мне по-доброму, с тех пор как меня купили у прежнего хозяина. Я попросил его развязать меня, и он с радостью это сделал, протянув руки сквозь прутья решетки. Он терпеливо боролся с тугими узлами, пока не освободил меня от пут. Потом узник ощупал мое лицо и внезапно отпрянул, вскрикнув от ужаса.

Тут за дверью послышались шаги. В камеру вошел стражник, злой и встревоженный. При свете его факела я смог разглядеть за решеткой человека, похожего на меня, как две капли воды. В тот же миг стражник схватил меня и принялся бить об стену, крича: «Говори! Отвечай же! Почему ты пришел один? Кто тебя привез? Говори, а не то я тебя прямо здесь задушу!» Заплетающимся языком я поведал ему обо всем, что со мной приключилось. Тюремщик внимательно меня выслушал и долго пребывал в замешательстве, а потом сказал: «Ну вот что. Если ты хоть одной живой душе проболтаешься, что был здесь, я тебя убью. Ты понял? Так и будет, клянусь Зевсом. А теперь беги, убирайся из города на все четыре стороны, и чтобы твоей грязной ноги здесь больше никогда не было». Можете мне поверить, я бросился бежать так быстро, как только мог, правда, мог я не слишком быстро.

Я все не мог поверить. Свободен, снова свободен! Но что ждет меня теперь? Кто на этот раз схватит меня и как примется мучить? Вокруг было темно, хоть глаз выколи. Вскоре я набрел на какой-то лесок. Я упал на землю, поддеревом, и провалялся там до самого утра.

Рассвело, а я даже не знал, где нахожусь. Меня разбудила женщина с корзиной в руках, но я тут же вскочил на ноги и бросился бежать. Скоро я добрался до города; не знаю, должно быть, дело было в моем лице, но, повстречавшись со мной, все приходили в ужас и бросались прочь так же быстро, как и я сам.