Лицо дона Венсеслао после этих слов прояснилось. Сначала я заподозрил, что причина этому – воспоминания, но тут же понял: что-то происходит за моей спиной. Сеньор, я обернулся. И увидел то, что видел дон Венсеслао.
В небе что-то беспрестанно двигалось. От нашей сельской конторы «Манантьялес» и от поворота железной дороги вверх взмывали какие-то огромные предметы. Все они устремлялись к зениту. Казалось, что одни из них кружатся вокруг других, не нарушая при этом общего движения вверх. Я не мог оторвать от них глаз и сам словно поднимался вместе с ними. Как есть вам говорю: я еще не понял, что это за предметы, но уже тогда от них на меня изливалась благодать.
Я уже потом подумал, что, может быть, они сами светились, – ведь был уже вечер, а я все же различал их преотлично. Первое, что я распознал, – и следует признать, что это странно, потому что сама форма предмета различалась нечетко, – был вот такой величины фаршированный баклажан, который тут же исчез из поля зрения, скрывшись за навесом веранды, но уже за ним вослед устремился огромный пирожок, который, по скромным подсчетам, сеньор, достигал километра полтора в длину. Справа и несколько выше поражало воображение пучеро по-испански, с кровяной колбасой и шпиком, сопровождаемое кусочком атеринки – рыбки, которую вы вряд ли где могли видеть. Весь запад покрывало ризотто, а в южной части неба собирались вместе фрикаделька, тыквенный десерт и топленое молоко. Справа по борту от кулебяк с неровными боками под мантией из нескольких шипящих омлетов шествовало на восток матамбре. Пока я в здравом уме и твердой памяти, меня всегда будет греть воспоминание о двух потоках – они пересекались, но не смешивались: один из куриного бульончика, а другой из супа с громадными кусками мяса, и, увидев такое, понимаешь, что все это правда насчет радуги. И, не подавись я кашлем, оторвавшим меня в тот момент от видения, я бы не потерял из виду котлету из шпината, которую закрыли потрошки паррильяды, не говоря уже о коричных веточках, которые, расправившись веером, завладели небесным сводом. Все это смел свежий сыр, дырчатая поверхность которого охватила все небо. Сей продукт питания застыл, словно нахлобученный на наш мир, и я даже подумал, а не был ли он здесь всегда, как звезды, как небесная синева. Но через мгновение от этого ресторанного изобилия и следа не осталось.
О-о! Ни единого слова не сказал я на прощание дону Венсеслао. На подкашивающихся ногах я пробежал километра два и прямо-таки влетел в привокзальный ресторанчик – и надо было видеть, как я там обжирался.
Я рассказал вам все, сеньор. Или почти все. Больше мне не довелось наблюдать ни одного видения дона Венсеслао, но что-то мне подсказывает, что и остальные были не менее чудесными. Ведь я считаю сеньора Сальдуэндо благородным человеком, несмотря на то что вся округа в тот вечер пропахла подгоревшим мясом.
Двадцать дней спустя от сеньора Сальдуэндо осталось одно бездыханное тело, и его душа, возможно, вознеслась на небо, где, без сомнения, ее сейчас сопровождают все эти закуски и десерты.
Я благодарю вас за то, что вы меня выслушали. И мне лишь остается сказать: да благословен будет путь ваш.
– Да и вам пусть укропчика с неба навалит.
Пухато, 18 октября 1946 года
