Две ноты на двоих - [2]

«Смени обстановку, погляди на этих русских. Они забавные. У них любой музыкант больше чем музыкант. От него все ждут каких-то советов, рецептов, как жить, что делать. Только русские могут в простой песенке — тра-ля-ля! — искать смысл жизни. Мастерство, профессионализм им по барабану. Зато в Ливерпуле или Гамбурге твои печали и радости засунут псу под хвост. Ты нужен им чтобы Исполнять. А у русских ты будешь — Личность. И это уже совсем другая игра. Попробуй, вдруг понравится.

Да, забыл сказать самое главное. Один из них точно знает отгадку на твой вопрос. Спроси его сам!

Кто?

Сейчас скажу».

— Ну, где же Толян?!

Трое парней на крыльце оживленно спорили, нервно покуривая. На Пола они не обратили никакого внимания и даже не посторонились уступить дорогу.

«Даже как-то обидно…» — мелькнуло в его голове.

Тебя никто не узнает, обещаю, заверил его старый служака. Почему? Не взваливай на себя мои проблемы, парень. Это типично русская черта!

«Типично русская…», — мысленно повторил он не раз, пробираясь по вестибюлю и наверх, по лестнице, к Актовому залу. Вот ведь название, ухмыльнулся Пол, сам не понимая, откуда у него знание языка. А двое парней с красными повязками пропустили его в двери, даже толком не взглянув. Положительно, этот Перчик умеет поставить дело даже в мелочах.

Пол окинул взглядом зрительный зал и безошибочно определил свое место — в правом дальнем углу. Там и уселся, внимательно изучая входящих и сцену. Где-то внутри него тревожно тикали часы, но он не знал, что должен делать. Это был странный мир, и Пол не сразу понял, что же тут творится в действительности.

Они вошли в зал, как пожарные в горящее здание — стремительно, уверенно, гордо. К тому времени ряды красных плюшевых кресел уже наполовину заполнила молодежь. Целью Леона сотоварищи был стоящий поодаль длинный стол, где бойко шла запись в секции: гитары, клавиш, ударных, духовых и скрипки. Отсюда вызывали на сцену по списку, давали новоиспеченному составу пять минут договориться о репертуаре, и музыканты бросались в бой, нестройно и выпендриваясь каждый на свой манер.

Советская отечественная промышленность на рубеже семидесятых уже поднаторела в создании многоступенчатых космических кораблей и подлодок стратегического назначения, соотносимых по стоимости с потенциалом маленького города. Однако ни тогдашние технологии, ни усилия заинтересованных министерств и ведомств не помогли выпустить в СССР сколько-нибудь приличную электрогитару. Не говоря уже о сносной усилительной системе, нормальном ревербераторе или студийном многоканальном магнитофоне.

Пол сразу обратил внимание на оператора под сценой — хиппового мосластого парня в «штатовской» джинсовой бейсболке и потертом фирменном костюме «Lee». Тот восседал за самопальным микшерским пультом под лампой со стальным козырьком. Подойдя из любопытства поближе, Пол с удивлением увидел вдоль линии разноцветных фейдеров широкую ленту свежего медицинского пластыря. Напротив каждого канала тушью было нацарапано: «ритм», «соло», «басс» — с двумя «с», как на Западе, «барабки» и «кейбордс». Разумеется, ни пиано-родс, ни тем паче «хаммондом» тут и не пахло. Тем не менее, на сцене стояли как вкопанные танки электроорганы «Юность», рижский двухрядка «Рет-Аккорд» и даже венгерский «Матадор» с никелированными ногами.

Пол понятия не имел, что это за инструменты, но сразу догадался, что здесь это круто.

Пока Леон, Руслан и Коля выстаивали очередь в рок-н-ролл, как уже успел окрестить столик регистрации парень из «Эльфов», Женёк не сводил восторженных глаз с ударной установки. Темно-зеленая, в кристаллических расколах, она стояла на высоком подиуме — настоящая «кухня»!

К педали бас-бочки провели электрический кабель с патроном и лампочкой, и ударник при желании мог освещать в такт музыке внутренности огромного барабана. Эту ценную находку Женёк засек сразу и теперь тщательно срисовывал схему и крепеж. В электродинамике Женька рубил слабо, но ради барабанов мгновенно превращался в Эдисона.

Строгие юноши из студсовета и девушки в досадно просторных свитерах, со стрижками «гарсон» через одну и аккуратненькими носиками, скрупулезно фиксировали городской гитарный бомонд. Тут записывали в новый вокально-инструментальный ансамбль, о котором уже три недели ходили невероятные слухи.

Хиппари клятвенно утверждали, что будущие «Бременские музыканты» — так должна была называться группа — ни в коем случае не будут петь официоза. Откуда у хиппарей были такие сведения, не знал никто. Но это придавало процедуре конкурса невероятный ажиотаж и сладкий привкус тайны. Кто-то уже божился, что аппарат у группы будет полный улёт, никаких самопалов, сплошь германские «Регенты» и «БИГовский» комплект венгерских братьев-демократов. А в кругу «всезнаек» втихомолку муссировались слухи о «мохнатой руке» руководителя «Бременских» в горкоме партии и благоволении всесильного КГБ, на самом деле тоже не чуждого рок-н-роллу и втихомолку уважающему «Битлз» параллельно генеральной линии партии и судьбы.

Эти слухи и домыслы уже давно были вброшены в тусовку нужными людьми, переданы по цепочкам рокеров, доведены до сведения самых ретивых хиппанов. Многие из них посетили нынешнее сборище лично, еще больше прислали приятелей и подруг. Дух свободы витал над залом, пахло пивом и рок-н-роллом, а остальное по фигу. В супергруппу отбирали лучших — самых центровых, басовых и ритмичных, и народ сегодня рассчитывал на полный и безоговорочный ништяк.