Две недели до любви - [25]

– Я не это имел в виду… он не… – пытается извиниться Клинт.

– Я знаю, – машу я рукой и сажусь за обшарпанный столик. – Забудь. Наверное, мы просто проголодались.

Коронное блюдо Клинта, сказала его мама. Сомневаюсь, чтобы кому-нибудь еще пришло в голову сочетать все эти продукты: луковые кольца, жареные креветки, ребрышки-барбекю, тушеная фасоль, капустный салат, свежий хлеб. И соленые огурцы. Огурцы заполняют собой все свободное пространство на тарелке, раскрашивая ее зелеными пятнышками. Я кладу в рот креветку в кукурузной панировке, но меня немного тошнит. Дело не в кулинарных способностях мамы Клинта; она-то как раз отличный повар. Но от нервов у меня пропадает аппетит. А присутствие Клинта вселяет в меня настоящую панику. Я даже во время экзаменов так не переживала.

Вдобавок к этому рядом с рестораном явно находится какое-то болото. С веранды его не видно, потому что оно загорожено пролеском, какие растут рядом с нашим городом вдоль шоссе. Но я уверена, что от наших ржавых стульев рукой подать до какой-то речушки, ручья или одного из десяти тысяч озер Миннесоты. В общем, дело в том, что я чувствую этот мерзкий летний запах, будто водоем вспотел от жары. Я всасываю воздух большими глотками, пытаясь успокоиться, и гнилостный запах перемешивается со вкусом пищи у меня во рту. Горечь, как от забытого дня рождения.

Молчание растягивается и становится опасным. Неловкая тишина между нами – точно струна на бас-гитаре Брэндона. Еще один поворот колка – и наше вымученное празднование разорвется напополам.

Клинт, видимо, тоже это чувствует. Он отодвигает тарелку и говорит мне «пошли».

Я не знаю, куда мы идем, но я рада: где угодно будет лучше, чем здесь.

Клинт запускает руки в высокую траву. Я в ужасе – правда буквально в ужасе — когда он поднимает с земли большой оранжевый шар.

– Что ты делаешь? – рявкаю я, когда он ударяет истертым мячом о землю. Медленно, очень медленно, Клинт кидает мяч мне. Тот ударяется о бетон и прыгает мне навстречу.

У меня срабатывает инстинкт: я вытягиваю руки и ловлю мяч. Боже правый, я ловлю его; он ударяет мне в ладони, и я чувствую шершавое покрытие. Со времени того броска крюком я ни разу не прикасалась к мячу. Я машинально подношу мяч к носу и нюхаю. Он пахнет чем-то живым; пахнет землей. Как обычно.

– Покажи мне, на что ты способна, – говорит Клинт и, опустив руки, хлопает в ладоши.

Этот идиот что, не знает, что одно прикосновение к мячу поднимает во мне волну самой невыносимой боли?

Это как дотронуться до руки любимого человека, когда он говорит тебе «нет», качая головой. Вот как я себя чувствую, касаясь мяча. Как будто глядишь в глаза любимого человека, который внезапно решил, что не станет любить тебя в ответ. Я тебе не достанусь.

Я передаю Клинту пас и опускаюсь обратно на стул.

– Эй, да ладно тебе! Просто покидаем мяч.

Мои внутренности разъедает жгучее пламя.

– У меня свои причины. Мне нельзя прыгать. Доктора говорят, что нагрузки…

– Тебе необязательно прыгать, знаешь ли.

– Это не одно и то же.

– Там, у входа, ты сказала мне, что любишь историю, – говорит Клинт. – Помнишь?

Я пожимаю плечами. К чему это он клонит?

– Баскетбол – это твоя история. Почему тогда ты его разлюбила?

Я смотрю на него в упор.

– Что ты знаешь о том, что я люблю? Зачем ты перевернул мои слова? Я не имела в виду… Баскетбол – это вообще другое.

– Почему другое? – настаивает Клинт.

Я поднимаю взгляд на луну. Она висит так низко, что того и гляди скользнет в сетку кольца. Дурь какая-то, на самом деле: я так зла, что ненавижу даже луну.

– А сегодня в катере? – продолжает Клинт. – Я ведь засек время. С того момента, как ты поняла, что у тебя клюет, до того, как ты стала крутить катушку, прошла минута и десять секунд. Минута десять. Удивительно, что рыба не успела оборвать леску и уплыть обратно.

– И что?

– А то. Что ты собираешься делать со своей жизнью? Откинуться в кресле, как старушка? Ты похожа на дедов, которые околачиваются возле рыболовных магазинов. Сидишь и смотришь, как мир проходит мимо тебя.

– А ты вообще кто такой, чтобы судить меня? Мы познакомились десять минут назад! – выкрикиваю я. Нет, спрятать свою ярость, запихнуть ее поглубже, у меня не получается. Я собиралась вести себя спокойно, но гнев то и дело выглядывает наружу, как игрушка в аттракционе «Ударь крота». Как ни вколачивай его внутрь, его нелепая голова вновь и вновь появляется над поверхностью.

– Чем ты занимаешься, Челси?

– В каком смысле?

– Что ты любишь делать? Как ты поступаешь со всей этой страстью, что живет у тебя внутри? Теперь, когда дело твоей жизни больше тебе недоступно?

Он пытается загнать меня в угол. Ненавижу его. Ничто не заменит мне баскетбол, нет таких вещей на свете. Я хочу, чтобы Клинту было так же плохо, как мне сейчас. Я хочу напасть на него. Причинить ему боль в ответ. Но я не знаю как; я не знаю, в чем его слабости.

Но тут, под приглушенные звуки медляка, я вспоминаю, какое лицо было у Клинта, когда я сказала про своего бойфренда…

Я поднимаюсь со стула и медленно бреду через патио. Выбиваю мяч из его рук (тот упрыгивает в кусты). Кладу руки ему на пояс. Смотрю ему прямо в глаза. Чувствую тепло его тела сквозь футболку.