Две кругосветки - [60]

Но вот он как ни в чём не бывало повернулся к Луше, хитро прищурился и заметил, одобрительно улыбаясь:

— Тебе идёт твоё платье.

Луша смущённо дотронулась тонкими пальцами до цветка, вставленного за ухо по таитянскому обычаю, одёрнула платье и слегка покраснела.

— Пока мы стоим в Матавайском заливе, — сказал капитан, — можешь приезжать на шлюп, когда захочешь.

Луша рассудила иначе.

Она тепло попрощалась с не узнавшими её поначалу, озадаченными матросами; с изумлённым Демидовым, который, кажется, ещё чуть-чуть, и принял бы её всерьёз; с бородатым Михайловым, сказавшим ей «вот какой я хотел бы тебя нарисовать»; с весёлым астрономом Симоновым, который в шутку навёл на неё подзорную трубу, приговаривая, что хочет получше рассмотреть новую звезду…

Наконец, она подошла к Роману. Взяв его обеими руками за руки, сказала по таитянски: — Юрана!

Так туземцы на Таити приветствовали друг друга.

— Юрана, — глядя ей в глаза, эхом отозвался он, совершенно ошеломлённый её чудесным преображением. И это было как здравствуй и прощай…

Больше на «Восток» она не вернулась.

Глава 44. Разговор на чёрном песке

Вечерело. Лёгкий морской бриз качал стройные пальмы на берегу. Обгоняя свою длинную тень, Луша шла босиком по чёрному песку, с трудом поспевая за широко шагавшим впереди жилистым Вильямом.

Ей всегда казалось, что песок должен быть жёлтым, как в их детской песочнице во дворе. Или белым, что, безусловно, красивее. Здешний песок был чёрным, и это было странно.

— Почему песок — чёрный? — окликнула она Вильяма.

— Таким он был всегда, — замедлив шаг, ответил тот, — по крайней мере, последние сто миллионов лет.

— Сто миллионов??

— Ну да. Когда-то это была раскалённая лава. Но таитянские вулканы давно потухли, а лава превратилась в песок.

— А вы видели эту лаву? Ну тогда, когда она была горячей?

Вильям засмеялся. Эта девчонка думает, что можно безнаказанно нырнуть вглубь прошлого вплоть до самого сотворения мира…

— У меня нет интереса к вулканологии. Хотя среди хронодайверов есть люди, одержимые мыслью погрузиться в те времена, когда наша планета была совсем молодой. Это опасно и грозит бессмысленной гибелью. Поверь, из таких глубин ещё никто не возвращался.

И Вильям размашисто зашагал дальше. Луша какое-то время семенила следом, отставая всё сильнее, потом взмолилась:

— Подождите, пожалуйста!

Вильям остановился. Запыхавшаяся от быстрой ходьбы Луша догнала его.

— И вообще, — остановившись, укоризненно выдохнула она, — куда мы идём, а? Куда мы так спешим?

— Мы почти пришли. Просто я люблю это место. Здесь красиво. А главное, здесь никто не помешает нашему разговору.

Солнце садилось медленно, но неуклонно, обливая расплавленным золотом контуры уже потемневших пальм. Они сели на перевёрнутую лодку. Луша блаженно прикрыла глаза, ощущая на своём лице нежное дыхание бриза.

— Тот рисунок, что ты приняла за портрет брата, — цел? — услышала она голос Вильяма.

Луша, не открывая глаз, кивнула и прижала ладонь к груди.

— Покажи мне его, — потребовал Уильям.

Послушно сняв цепочку с шеи, она протянула ему на ладони свой медальон.

Хронодайвер осторожно раскрыл крышку, и какое-то время рассматривал рисунок.

— То, что надо! — загадочно процедил он. — Очень кстати! — С довольным видом он спрятал медальон у себя. Поймав её вопросительный взгляд, пообещал:

— Об этом потом. Это долгий разговор, а у нас каждая минута на счету.

Она и не знала. Хотя, можно было догадаться — всю дорогу он нёсся впереди как угорелый.

— Мы с твоим братом знакомы, — признался Вильям. — Я ведь довольно долгое время жил на Нукагиве. Мы встретились там в мае 1805-го, когда Руслан объявился на острове вместе с экспедицией Крузенштерна.

— Крузенштерна??! Ух ты… — кое-что прояснялось, и, надо сказать, сильно меняло всю картину. — А я-то думала, это я его утащила в прошлое…

— Скорее, он — тебя. Ну, это сейчас не главное. Важнее вот что: во время небольшой стычки русских моряков с туземцами он пропал. Во всяком случае, с того момента я его больше не видел. Я тогда не придал этому значения, хотя его способность говорить на многих европейских языках, как и та лёгкость, с которой он овладевал нукагивским, должны были меня насторожить… Я не был свидетелем его исчезновения, но теперь мне совершенно очевидно, что он по какой-то причине переместился в теперешнее время, правда попал не на Таити, а на Макатеа.

— Вот и хорошо! — сказала Луша. — Вот мы и встретимся, наконец. А почему вы до сих пор его не привели, как обещали?

— Видишь ли, если Руслана потеряют на «Надежде», — продолжил Вильям, будто и не слышал Лушиного вопроса, — это может иметь крайне неприятные последствия. Нукагивцы — каннибалы. Исчез юнга — что подумают на корабле?

— Что его съели… — пробормотала Луша.

— Вот-вот. Мальчика не найдут, и конфликт между моряками и туземцами неминуем. К тому же, был там в те времена человек, который исподтишка пытался поссорить русских моряков и островитян.

— Туземец?

— Не сомневайся, он европеец, — усмехнулся Вильям. — Это Кабри, француз, проживший на острове несколько лет и совсем одичавший. Он всегда враждовал со мной, и старался навредить не только мне, но и тем, с кем я был дружен.