Две королевы - [41]

Во втором документе Мария объявляла, что, если она умрет, не оставив наследников, король Франции получит все права на доходы Шотландии, пока общая сумма не достигнет миллиона ливров золотом, что компенсирует его расходы на оборону страны и на содержание и образование Марии. Сам размер этого долга гарантировал, что Шотландия на долгие годы останется провинцией Франции.

Последний документ представлял собой письмо об аннулировании, или «отказе», который подписали Мария и Франциск. По сути это было совместное обещание, в котором она как королева Шотландии, а он как ее жених подтверждали, что распоряжения и дары, втайне сделанные Марией, являются действующими и законными и останутся таковыми независимо от ее замужества, а также любых других заверений, которые она давала в прошлом или может дать в будущем. Документ также аннулировал любые будущие договоры или соглашения, заключенные шотландским парламентом, в силу предыдущего соглашения, которое она сама заключила с его представителями.

Невозможно поверить, что Гизы, предложившие Марии подписать эти документы, были несведущи или наивны. Они знали, что делают. Но знала ли Мария?

Тайные документы были составлены очень искусно. Цветистый и высокопарный стиль должен был создать иллюзию, что национальные интересы Шотландии действительно защищены — но только Генрихом II и династией Валуа. Марии было всего пятнадцать, и она не разбиралась в конституционном праве. Ее личность сформировалась во Франции, и она была тесно связана с Генрихом II и династией. Никто не объяснил ей, что тайные документы, и особенно третий, противоречат законам Шотландии. Это пример излишней доверчивости Марии. Она уже подписала тридцать пять пустых листов ради удобства матери. Точно так же она доверяла другим родственникам из семьи Гизов и, вполне возможно, была готова подписать предложенные ей документы, тщательно не изучая их.

Теперь Мария была правящей королевой. Возможно, ей следовало проявить бóльшую осторожность, однако она не ожидала, что ее дяди будут поступать вопреки закону. Она еще не вышла из подросткового возраста, и ее раннее развитие было неравномерным. В чем-то она опережала своих сверстников, а в чем-то полностью соответствовала своему возрасту. Диана де Пуатье отмечала, что она разговаривала с представителями шотландского парламента «не как неопытное детя, а как взрослая и знающая женщина».

Чего Мария точно не знала, так это политических реалий Шотландии и ожиданий шотландской аристократии. Во многих отношениях Шотландия и Франция были как две параллельные вселенные. Власть французских королей практически ничем не ограничивалась: их воля была выше мнения парламента и судов. В Шотландии же лорды считали себя не подданными, а скорее соправителями короля. Их кодекс чести был тесно связан с убеждением, что они являются национальными «хранителями» королевства и «державы». Именно этим они оправдывали свое непостоянство. Лорды видели себя защитниками интересов Шотландии, хранителями древних шотландских ценностей. Марии де Гиз потребовалось двадцать лет, чтобы вступить с ними в схватку, и даже после этого д’Уазель, ее первый министр, постоянно находился при ней. Более того, после праздника в Руане ее авторитет укрепился лишь благодаря потоку пенсий от Генриха II, казавшемуся неиссякаемым и делавшему лордов податливыми и послушными.

Прошло почти семь лет после того, как Мария в последний раз видела мать. Несмотря на тесную связь между ними, юная королева эмоционально и политически стала зависимой от родственников из семьи Гизов. В этом были и позитивные, и негативные стороны. Антуанетта де Бурбон и Анна д’Эсте искренне любили Марию; они были ее ангелами-хранителями. Дяди же, наоборот, оставались бесстрастными и отстраненными. Несмотря на внешнюю мягкость и доброжелательность, они могли проявлять безразличие и даже жестокость. Для них Мария была ценным династическим активом, который следовало использовать, а не приемной дочерью, которой требовалась любовь. В этот период она больше всего ценила своего дядю Шарля, который, будучи блестящим придворным и дипломатом, вечно строил грандиозные планы и был склонен переоценивать себя, и его богатое воображение рождало все новые и новые интриги.

Истинный масштаб обмана, на который пошли Гизы перед свадьбой Марии, раскрылся только через сто лет, при Людовике XIV, когда были обнаружены тайные документы. Но это не означает, что представители шотландского парламента ничего не подозревали, поскольку тоже присутствовали на свадьбе Марии и были приглашены на банкет, где наблюдали процессию кораблей со всей ее символикой. Единокровный брат Марии, лорд Джеймс Стюарт, которому в то время уже исполнилось двадцать семь, стоял в толпе перед собором Парижской Богоматери и видел церемонию бракосочетания своей сестры. Все происходящее ему не нравилось, отчасти потому, что многие его друзья принадлежали к узкому кругу ссыльных шотландских и английских протестантов, которые обосновались в Париже; им была ненавистна сама мысль о присутствии французских (католических) войск в Шотландии, и они жаждали изгнать иностранных солдат из своей страны.