Две королевы - [3]

Госпожа ди Сан Себастьяно обнаруживала свои тайные замыслы лишь тогда, когда она побеждала. Но до этого она была скромной, мягкой, услужливой и заискивающей перед всеми. Мне ставили в упрек высокомерие, она же решила проявить нечто противоположное. Таким образом ей хотелось подчеркнуть мою вину. При этом она притворно расхваливала меня повсюду, сожалея, что не познакомилась со мной поближе. Принца, грустившего обо мне, она утешала словами, полными нежности и смирения.

— Графиня ведь была очень счастлива! — повторяла герцогу г-жа ди Сан Себастьяно.

Ему следовало понять, что она способна ценить подобное счастье больше, чем я.

II

Ужасное происшествие, случившееся в скором времени, закрепило узы, связывающие маркизу и принца. Нужно отдать ей справедливость и признать, что в тех обстоятельствах она повела себя великолепно и оправдала доверие Виктора Амедея во всех отношениях.

Я верю тому, что маркиза действительно любила принца, но убеждена, что этой любви не были чужды честолюбие и эгоизм. Увы! Какой любви не свойствен эгоизм? Кто из нас любит исключительно ради того, кого мы любим? Я в своей жизни не встречала никого, кто, будучи подвергнут глубокому изучению, мог бы оспорить это утверждение, и потому и сама не притязаю на то, чтобы выглядеть лучше других.

Судьба окончательно отвернулась от герцога Савойского. Он защищал каждый клочок своей земли, но у него отнимали ее шаг за шагом! У него остался лишь Турин, осада которого была неизбежна. Герцог предвидел это уже давно, и город был обеспечен всем необходимым, насколько позволяли незначительные ресурсы разоренной страны.

Стало известно, что французские инженеры то ли случайно, то ли с помощью предателя добыли план оборонительных сооружений цитадели, поэтому все внутренние укрепления, все невидимые противнику постройки были немедленно переделаны, чтобы захваченные чертежи оказались бесполезными для осаждающих.

Гарнизон Турина был совсем немногочисленным, но отборным, а горожане, собравшие ополчение, проявили себя далеко не трусами: они умирали как герои, не жалея себя. Отряду императорской армии, которым командовал граф фон Шаун, удалось прорваться в крепость и оказать им значительную помощь.

Герцог не покидал линии обороны, и, казалось, появлялся повсюду одновременно, не щадя своего здоровья, не помышляя об отдыхе. Не стоит удивляться, что любовь подданных к нему граничила с исступленным восторгом.

Именно тогда маркиза ди Сан Себастьяно, пустив в ход все свои способности, приступила к атаке на принца.

Однажды вечером герцог вернулся к себе разбитый от усталости и, падая в кресло, произнес в присутствии нескольких приближенных слова, которые невольно сорвались у него с языка:

— О! Как мне нужна сейчас любящая женщина, подруга, способная поддержать и утешить меня в моих несчастьях, разделить их со мной.

Какой-то неловкий — или, может, смелый — придворный произнес тогда имя герцогини Марии Анны.

— Да, конечно, — продолжал Виктор Амедей, — но герцогиня француженка, Людовик Четырнадцатый — ее дядя, а ее брат — во вражеской армии, и, какую бы нежность она ни питала ко мне и к нашим детям, ей невозможно всем сердцем сочувствовать мне. То же самое можно сказать и о моих бедняжках-дочерях, которые находятся во Франции и Испании… О! У принцесс очень тяжелое положение!

На следующий день, когда его высочество вернулся, дежурный придверник, приняв таинственный вид, сообщил ему, что в задней комнате его ждет дама: она так настаивала на необходимости встретиться с принцем и сообщить ему нечто чрезвычайно важное, что он не решился выпроводить ее.

— И что же это за дама? Ты знаешь ее?

— Конечно, ваша светлость: это маркиза ди Сан Себастьяно.

— А! — воскликнул Виктор Амедей с радостным удивлением. — Благодарю вас, господа, я очень устал и хочу отдохнуть.

Придворные удалились. Они ничего не слышали, но все поняли: придворные всегда все понимают.

Маркиза решилась на рискованный шаг, чреватый либо полным провалом, либо обретением того, что принц и в самом деле дал ей.

Когда герцог вошел, она вся задрожала, и ее волнение не было наигранным, что, впрочем, вполне понятно. Маркиза встала; она была очень красива в черном платье — этот цвет был ей необыкновенно к лицу.

— Что случилось, сударыня, — спросил Виктор Амедей, — и кому я обязан нечаянной радостью видеть вас?

Маркиза смутилась, отчего похорошела еще больше, затем смело и решительно подошла к принцу:

— Ваше высочество простит и извинит меня.

— Прощаю и извиняю за все, что вам будет угодно, прошу только — не обрекайте меня на ожидание, ибо я умираю от нетерпения, ваше присутствие — такое великое и редкое счастье, что я просто ослеплен им.

— Тогда, ваша светлость, позвольте мне спросить… помните ли вы о прошлом?

— Помню ли я, сударыня! Вы не дачи мне возможности объясниться, иначе давно знали бы об этом.

— Ваше высочество, если бы государственная деятельность удовлетворяла вас полностью, я сочла бы это странной переменой; лишившись столь долгой и нежной привязанности, вы наверное страдаете от одиночества, не видя рядом с собой преданных людей, помимо членов семьи, которым не всегда можно доверить свои мысли.