Две дороги - [55]

Орлов знал, что новое агентство, да еще с такой рекламой, не могло появиться без благословения немцев, и решил поговорить о нем с Зивертом — этот все, что связано с немцами, знает из первых рук.

Зиверт его опасения не рассеял — сначала сказал, что об этом агентстве говорить рано, дитя только становится на ноги, а когда речь зашла о самом Дружиловском, сказал, что это лошадка темная, но со связями.

— Немецкими? — прямо спросил Орлов.

— А черт его разберет, — отмахнулся Зиверт. — Поживем — увидим. — И добавил серьезно: — Но начало у Дружиловского польское, это я знаю точно.

— По-вашему, поляки могут открыть в Берлине такое агентство?

— А почему нет? В Берлине сейчас всякой твари по паре. — Зиверт знал, конечно, о расчетах доктора Ротта и сейчас всячески подогревал интерес Орлова к агентству Дружиловского. — Что касается меня, то я выжидаю. Если обнаружу, что этот подпоручик мне мешает, приму меры.

Орлов достаточно хорошо знал Зиверта, чтобы верить ему на слово, и решил сам прощупать Дружиловского. Но прежде он счел полезным посоветоваться с человеком, который был Для него высоким авторитетом и начальником.

Таким человеком являлся английский разведчик — «спец по России» Сидней Рейли. Вместе со своим агентом Орловым он работал над одним очень важным документом. Они окончательно отделывали фальшивое письмо руководителя Коминтерна Зиновьева английским коммунистам. С помощью этой фальшивки английские консерваторы должны были прийти к власти[4].

Каждый вечер Рейли приходил к Орлову в его контору, и там, занавесив окна, до глубокой ночи они работали над документом. Орлова поражали осведомленность и неистощимая работоспособность англичанина. Рослый, атлетически сложенный, с энергичным красивым лицом, одетый всегда подчеркнуто строго, со вкусом, он вызывал уважение одним своим видом. Орлову известно, что это легендарно храбрый человек, — он долго и бесстрашно действовал в красной России под самым носом у чекистов, но оказался для них недосягаем. Россию большевиков он знал как свои пять пальцев, говорил и писал по-русски как коренной россиянин.

В этот вечер они делали последнюю подчистку письма... Снова Орлов поражался осведомленности англичанина. В письме было слово «связи», Рейли заменил его словом «узы» и объяснил, что в последних своих речах Зиновьев дважды употребил это слово. По этой же причине в других местах письма вместо слова «центр» написал «мозг», а вместо «соглашательство» — «компромисс».

Подобного рода детали, учил он Орлова, иногда стоят дороже смысла.

Но вот письмо было отшлифовано. Рейли встал, сладко потянулся, хрустнул суставами.

— Поразительная штука история! — заговорил он, пружинно поднимаясь на носках. — В Лондоне бушует политическая баталия за министерские кресла. Публикуются программные речи, декларации, заявления. Весы колеблются. Партийные лидеры ночей не спят, придумывают, что бы им еще бросить на весы. А мы с вами в это время пишем трехстраничный документик, который попросту опрокинет те весы. Еще сегодня я позвоню в Лондон, скажу только два слова «работа окончена», и лидеры консерваторов будут спать спокойно — мы им уже подарили власть... История... — Рейли подошел к столу, взял письмо, бегло его просмотрел, бросил небрежно на стол. — Как говорится, финита ля комедия!..

Жена Орлова принесла в кабинет традиционный ужин англичанина — кружку теплого топленого молока, затянутого коричневой пенкой, и поджаренный ломтик хлеба, а мужу — ростбиф и стакан крепкого чая.

— Можно бы и выпить по случаю, — осторожно предложил Орлов.

— Нет, — отрезал Рейли. Прорвав ложечкой пенку, он сделал несколько глотков. — Напиток умных королей. Умных. Глупые предпочитают виски или, не дай бог, водку. Брр!

— Да и я ведь тоже... только когда повод... — сказал Орлов.

— Из всех бесчисленных русских поводов для пьянства я признаю только один — поминки. Смерть всегда таинственна, и думать о ней трезво невозможно. Мой вам дружеский совет, — продолжал Рейли, — не увлекайтесь этим. Слишком грандиозно дело, к которому я вас привлек, чтобы подвергать его опасности.

Орлов хотел что-то возразить, но Рейли поднял руку.

— Не надо, господин Орлов. Я все знаю и поэтому еще раз говорю вам — дело слишком грандиозно. — Он помолчал и сказал с улыбкой: — Давайте поговорим о чем-нибудь более интересном. Что нового в Берлине?

— Особо интересного ничего, — ответил Орлов. — Социал-демократы, по-моему, укрепились прочно и окончательно, равной им силы в Германии нет.

— А коммунисты?

— Социал-демократы загнали их в угол и обескровили.

— Эх, нам бы в Англию таких социал-демократов, — мечтательно произнес Рейли и вдруг энергично, со злостью: — Наши социалисты — это лапша с простоквашей. Придумали мифический рай, в котором овцы и волки будут жить в любви и согласии. И что самое удивительное — многие овцы в этот рай верят! А здесь господин Эберт выбросил потрясающий лозунг: мы за возрождение нации и потому против коммунистов! И он говорит это и Круппу, и безработному, которого Крупп выбросил на улицу. И те вместе аплодируют Эберту и отдают ему голоса. Гениально! Демагогия высшего класса! А? Скажете, я не прав?