Две дороги - [25]

На границе глубокой ночью была проверка документов. Жандармы злые, а он усмехался: «Смотрите, проверяйте, все равно вам не узнать, кто я на самом деле...»

Утренняя заснеженная Рига показалась ему вполне европейским городом, похожим чем-то и на Петроград и на Москву. Ну а против Ревеля — так вообще столица. Извозчики возле вокзала были в точности московские, в таких же длиннополых армяках и так же назойливо зазывали седоков. Он бы взял извозчика, но ему приказано поселиться в отеле «Лондон» у самого вокзала. Он шел по Марьинской улице, глазел на витрины и вскоре остановился перед замызганной дверью с надписью по стеклу: «Отель «Лондон». Но ничего, от названия все же веяло Европой, и он подумал, как позвонит отсюда Юле и скажет, что уже живет в ее вожделенном Лондоне — она смеялась дома, что он очень важничает, будто едет в Нью-Йорк, а не из дыры в дыру...

Однако номер, в котором он поселился, повергал в уныние. Комната была узкая, как щель, в глубокой нише — маленькое окошечко, покрытое толстым слоем льда. Стоял тяжелый запах сырости, грязные обои были в мокрых потеках.

Ничего, главное — дело.

Он пришел в странную редакцию, где никто не слонялся по коридору, не звонили телефоны, не трещали машинки, а в комнатах сидели серьезные люди, говорившие вполголоса... Газета между тем выходила, и у нее был редактор господин Домбровский — веселый поляк, не похожий ни на редактора, ни на то, чем был на самом деле. Он носил галстук «павлиний хвост», а все в редакции называли его «пан майор». Когда Дружиловский представился ему и передал привет от коллеги Ляхницкого, редактор весело хмыкнул:

— Еще один нахлебничек на шею моей бедной газеты. Когда у польского мужика спрашивают, как он живет, он отвечает: еле выкручиваюсь — лошадь одна, а у жены родственников пол-Польши, и все нищие... Но ничего, как-нибудь выкручусь. Считайте, что я вам дал газетных заданий на год вперед и что вы их уже выполнили. Но в редакции вы должны бывать регулярно. А сейчас пройдите в соседнюю комнату, на двери табличка «Информация», там ваш непосредственный начальник — майор Братковский...

В комнате сидел штатский господин лет сорока, с красивым, неподвижным, точно высеченным из камня, лицом. Говорил он одними губами, негромким, ровным голосом, смотря серыми стеклянными глазами.

— Мне сообщили, что вам ближе всего журналистика, но нам этого не надо, — сказал майор Братковский тихим голосом и долго молча смотрел на Дружиловского. Подпоручик молчал, да и что он мог на это ответить?

— Вы будете подчинены мне и будете выполнять то, что я прикажу, — добавил Братковский, повысив голос, и, пригласив Дружиловского сесть ближе, стал объяснять, что и как надо было делать.

Задание делилось на три этапа. Первый — внедрение в салон русской актрисы Веры Дмитриевны Ланской. Сделать это было совсем легко — Ланская была агентом польской разведки. Второй этап — подобрать среди посещающих салон русских офицеров смелого, надежного человека, который согласился бы за солидное вознаграждение совершить покушение на одного из членов большевистской делегации, приехавшей в Ригу на мирные переговоры. На кого именно, будет уточнено позже. И третий этап — он совмещался со вторым — подобрать группу из пяти-семи человек, которые, тоже за приличную плату, хулиганили бы у здания советского посольства и там, где будут проходить переговоры. Сверх того было приказано с помощью некоего господина Воробьева, посещающего салон, сблизиться с его другом, который располагал какой-то возможностью проникновения в посольство красных. Сделать это надо было очень осторожно.

— Все ли вам понятно? — спросил майор Братковский.

— Да, все ясно, — ответил Дружиловский, опасаясь спрашивать.

— Меня предупредили еще, что у вас растрепанный характер. Важность дела должна заставить вас собраться. Каждый ваш шаг только для дела. В ином случае вас постигнут крупные неприятности.

На другой день около полудня он подошел к православному собору, куда должна была прийти Ланская. Вокруг было очень красиво. Парк с покрытыми пушистым инеем деревьями казался сказочным миром неподвижности и тишины, а рядом шумела бойкая улица, катились гремучие трамваи. Неподалеку на оживленном перекрестке газетчики шалыми голосами выкрикивали новости. Дружиловский наблюдал все это рассеянно. Он нервничал — начиналась работа, и он не хотел обнаружить свою неопытность... Ланская между тем опаздывала, и он, чтобы согреться, ходил вдоль парадной лестницы собора, засунув поглубже руки в карманы узкого пальто.

Он узнал ее сразу. Она неторопливо шла вдоль бульвара, высокая, стройная, в горжетке из чернобурки, руки спрятаны в огромной муфте.

— Вы не знаете, в субботу служба есть? — глубоким, грудным голосом спросила она, подойдя и сверху вниз разглядывая его.

— Разве сегодня воскресенье? — ответил он паролем.

— Возьми меня под руку, — сказала она, улыбаясь и отставляя локоть.

Он вопросительно смотрел на нее — только этого не хватало, вести ее под руку, такую башню.

— Прошу прощения, — рассмеялась Ланская. — Пойдем как супруги.

Ланская жила на Елизаветинской улице в пятиэтажном богатом доме с высокими венецианскими окнами. Они поднялись на второй этаж по мраморной лестнице, на каждом повороте которой стоял фонарь в виде бронзовой женщины с факелом в руках. Дверь открыла молоденькая горничная в белом фартуке и наколке. Она помогла раздеться хозяйке, потом гостю и исчезла за одной из многочисленных дверей, выходивших в просторную круглую переднюю, уставленную зеркалами.