Две богатенькие малышки - [46]

— Сегодня. — Эмми поглядела на часы и встала. — Мне нора домой за Джастином — и в аэропорт. Просто мне очень хотелось перед отъездом еще раз увидеть спектакль.

— Надеюсь, вы хорошо проведете праздники. Я, правда, рада, что Дуг будет с вами. Было бы ужасно, если бы он встречал Рождество один, в то время как его жена… Ох, извините меня, я опять о ней заговорила…— Коррина встала и посмотрела Эмми в глаза: — Мне очень стыдно, что я была так груба в то утро, но… я была очень расстроена и, пожалуй, немного не в себе. Но все это в прошлом.

— Мне было жаль вас, — честно ответила Эмми.

Тут раздался стук, дверь приоткрылась, и показалась голова юного Томаса.

— Ой, я не знал, что вы не одна… Мисс Ван Сейдем! Это вы!

— Я пришла посмотреть спектакль и пожелать вам всем…— Эмми не могла сказать «веселого Рождества», поэтому запнулась и выпалила: -…доброго Рождества.

Лицо Томаса омрачилось.

— Хорошо бы. Лишь бы не закрыли спектакль и я не остался бы без работы. Потому что тогда папа упечет меня в какую-нибудь брокерскую контору, а я не умею складывать, честное слово, не умею! И вычитать тоже. Но если он перестанет меня содержать, то… Ладно. Счастливого вам Рождества, мисс Ван Сейдем. Надеюсь, когда вы вернетесь, пьеса еще будет идти.

Значит, Томасу Такеру тоже известно, что она уезжает с Джастином и что Дуг намерен к ним присоединиться… Эмми пожала руки Томасу и Коррине, та простилась с ней дружески и сердечно.

Да, думала Эмми в такси по пути домой, она явно недооценила Коррину. Томас был прав: в этой женщине есть гораздо большее, чем может показаться, когда видишь ее в роли — в любой роли!

Когда Эмми подъехала к дому, машина уже ждала, вещи были уложены, а Джастин, не глядя на часы, с довольным видом попивал виски с содовой.

Все — Агнес, лифтер, швейцар, портье — пожелали Эмми и Джастину счастливого Рождества, и такси помчало их в аэропорт. Как ни странно, они успели вовремя, и самолет тоже отправлялся без опоздания. Сделав одну пересадку в Орли, они наконец приземлились в Ницце, и взорам их открылся ослепительный — золото на голубом — Лазурный берег.

Повсюду огромными пурпурными пятнами цвели бугенвиллеи, у гостиницы пестрели анютины глазки, сквозь высокие окна комнаты Эмми лился щедрый солнечный свет. Сверкающее море переливалось всеми оттенками синевы волны ласково омывали берег, унося с собой мелкие камешки, и обтачивали их, возвращая еще более гладкими и блестящими. И так было с незапамятных времен…

Эмми воспрянула духом, прогуливаясь из конца в конец Английской набережной и вдыхая целительный ароматный воздух. Она снова начала с радостью предвкушать завтрашний день и даже следующий час. Такого не было с ней давно — с того самого момента, как она вошла в дом Дианы и увидела убитого человека… Она не позволяла себе думать о том, что Диана встретит Рождество в тюрьме. И, возможно, так будет еще долгие, долгие годы…

Джастин тоже расцвел. В первый же день он нашел магазин, где можно было рассчитывать на ежеутреннюю свежую фиалку, а также обзавелся новыми приятелями — партнерами по бриджу. Иногда он гулял с Эмми. Она чувствовала себя так, словно выздоравливала после долгой, тяжелой болезни.

— Живи нынешней минутой, Эмми, — сказал ей как-то Джастин. — Живи настоящим. Это единственное, в чем человек может быть уверен. Ой, — воскликнул он, глянув на часы, — настало время сыграть партию-другую в бридж. Ты ведь не будешь скучать без меня?

— Нет.

Но четыре светлых ярких дня пролетели быстро, и день Рождества и прилета Дуга надвигался с пугающей неотвратимостью. Эмми охватило смутное, тревожное чувство. Как ни гнала она его, оно возвращалось вновь. В тот самый день, рано утром, она купила обоим мужчинам подарки — по берету и шарфу, а после обеда они с Джастином отправились в аэропорт встречать Дуга.

Эмми сразу же, не дожидаясь вечера, отдала Джастину его берет и шарф — в их семье было принято обмениваться рождественскими подарками прямо с утра. Джастин пришел в восторг и радовался, как ребенок, — его в отличие от Эмми не терзали тревожные предчувствия. Собираясь в аэропорт, он облачился в синее пальто, просторные серебристо-серые брюки и замшевые туфли того же цвета, лихо заломил новый берет набок и выглядел немыслимо молодо, хотя по-прежнему напоминал денди эдвардианской эпохи.

Дуг бежал им навстречу, перебросив пальто через руку.

— Как здесь здорово!

Он легонько чмокнул Эмми в щеку и пожал руку Джастину. Едва они сели в такси, как тревога Эмми бесследно испарилась: муж ее сестры вел себя непринужденно, естественно, бурно восторгался морем, рассказывал, какая ужасная погода — беспрерывные метели — стояла все эти дни в Нью-Йорке…

Вечером, после ужина с шампанским (Джастин всегда заказывал его, когда пребывал в радужном расположении духа), Дуг вручил им подарки: еще один шикарный шарф, при виде которого у Джастина загорелись глаза, и крохотную золотую брошку для Эмми в форме четырехлистного клевера[1].

— Я знаю, у тебя море драгоценностей, — робко произнес он,— но я подумал, что, может быть, эта безделушка…

— Мне очень нравится, — просто сказала Эмми, поблагодарила его и вдруг вспомнила о подарке Сэнди, — золотой танцовщице. А она ведь за все эти дни не отправила ему даже открыточки…