Дважды в жизни (ЛП) - [10]

— Она в порядке. И уже спит, — заверила я Сэма. – Думаю, она уснула раньше, чем намазала кремом вторую ногу.

— Думаешь, она могла поставить будильник, чтобы проверить, вернешься ли ты в комнату к полуночи?

— Могла… — я и не подумала об этом, а стоило. Эта предосторожность была характерна бабушке: она всегда следила за моей безопасностью. И полночь – ха. Если крайний срок в одиннадцать часов считался поздним, то полночь – это скандал.

Я разрывалась. С одной стороны, как еще доказать ей, что я – не мама? Я не собиралась сбегать в большой город, выходить замуж в восемнадцать и сразу обзаводиться детьми, гоняться за славой, а в итоге остаться с разбитым сердцем. И я не собиралась раскрывать себя журналистам, чтобы они нападали на нас с разных сторон света. Я понимала, почему бабушка нервничала – она пережила ужас развода моих родителей и знала подробности лучше меня – но становилось все сложнее жить под постоянной вуалью паранойи.

С другой стороны, разве так ужасно быть похожей на маму? Порой бабушка вела себя так, будто мама не могла о себе позаботиться, что совсем неправда. Бабушка словно видела чистую душу мамы, как слабость, но мама находила радость в мелочах, и у нее было сердце романтика. Бабушка могла ненавидеть те десять лет, что мама провела с папой, но без него не было бы меня.

— Наверное, в этот раз я так задерживаться не буду, — призналась я, вырвавшись из раздумий.

Сэм прошептал шутливо и разочарованно:

— А мне понравилось оставаться с тобой допоздна.

— Я буду спать в своей кровати, — я улыбнулась. Зачем я наносила блеск для губ и румяна перед тем, как выйти? Мое лицо и без того пылало ярко-красным.

— Вот обидно.

Я посмотрела на небо, не зная, что сказать, пытаясь понять, чувствовал ли он то, как моя кровь кипела под кожей. Я не помнила, как он уснул прошлой ночью, значит, я была первой. Я прижалась к нему, закинула на него ногу и уткнулась лицом в шею? Может, он схватил меня за бедро и притянул ближе. Как долго он так пролежал, пока сам не уснул?

— Бабушка убьет нас обоих, если это повторится.

— Тебе восемнадцать, Тейт. Я знаю, что она переживает, но ты взрослая.

Почему от слов, что я – взрослая, я еще сильнее ощутила себя ребенком?

— Знаю, — ответила я, — но, понимаю, как это звучит, у меня другие обстоятельства.

Я заметила краем глаза, как он кивнул.

— Понимаю.

— Сомневаюсь, что еще кто-то хочет знать, где мы с мамой, но…

Я притихла, и мы остались в тишине. Я мысленно умоляла, чтобы вернулась легкость прошлой ночи, и разговор тянулся без усилий. Вчера было похоже на погружение под теплую воду пруда с осознанием, что можно плавать целый день под солнцем, а потом просто лечь спать.

— Чем ты сегодня занимался? – спросила я.

— Лютер хотел воссоздать обложку «Abbey Road», так что мы нашли пару незнакомых ребят, чтобы они помогли нам изобразить «the Beatles», — он улыбнулся. – Пообедали карри, а потом отправились по магазинам за подарками для Роберты.

— Мой день, похоже, был необычнее, но в конце ты превзошел меня: твои спортивные штаны куда лучше моей пижамы.

Сэм рассмеялся, опустив взгляд, словно не заметил, что надел после ужина. От осознания я будто засияла изнутри. Впервые за день я не стеснялась того, что носила. Единственным минусом первого дня было мое постоянное понимание, что магазины в торговом центре Коддингтауна в Санта-Росе не могли состязаться с модой Лондона. В Герневилле одежда, которую мне покупала мама, казалась современной и броской, но в Лондоне я чувствовала себя старомодной.

Улыбка Сэма стала задумчивой.

— Можно задать вопрос?

От его осторожного тона мне стало не по себе.

— Да.

— Твоя жизнь была счастливой?

Ох, вопрос с подвохом. Конечно, я счастлива, да? Мама и бабушка — чудесные. Шарли — самая лучшая подруга в мире. У меня было все, что нужно.

Но, может, не все, чего я хотела.

От этой мысли я ощутила себя эгоисткой.

Когда я не ответила сразу, Сэм уточнил:

— Я думал об этом весь день. О том, что ты рассказала. Я помню твое лицо на обложках журналов «People» и прочих. Там почти ничего не было сказано о тебе, зато писали о твоем отце, интрижках, и как твоя мама просто… пропала вместе с тобой. А потом я поискал про Герневилль, и место показалось довольно милым. И я подумал: «Может, там им жилось лучше». Как мне с Лютером и Робертой, — он повернулся на бок, подпер голову рукой, как делал прошлой ночью.

— Герневилль милый, но, кхм, не самый лучший, — ответила я. – Он странный. Там живет примерно четыре тысячи человек, и мы все друг друга знаем.

— Это много, по сравнению с несколькими тысячами жителей Идена.

Я уставилась на Сэма. Может, его жизнь была как моя, только на другом конце страны.

— Так ты была счастлива? – спросил он.

— Счастлива вообще или с родителями?

Он не сводил с меня взгляда.

— И то, и другое.

Я покусала губу, думая об этом. Такие вопросы — маленькие провокации. Я редко задумывалась о прошлом, старалась не печалиться из-за папы. Весь мир, казалось, знал его лучше меня. Я думала, что, может, когда подрасту, бабушка не будет против, если я узнаю его лучше.

Я наделала много глупостей – влюбилась в девятом классе в кузена Шарли из Хейворда и написала ему кучу писем; платоническая влюбленность в Джесса, хотя мы оба хотели секса, просто у нас не было возможности уединиться; первые дни влюбленности в Джесса, когда я отдалилась от Шарли, пока она разбиралась с проблемами в своей семье – но я всегда слушалась маму и бабушку, когда они просили меня быть осторожной, скрывать правду о нас, чтобы защитить нас с мамой.