Дважды рожденный - [42]

— Какая катастрофа? Никакой катастрофы не было, по крайней мере в нашей части вселенной.

— Ну, тогда я ничего не понимаю.

— Я и говорю: тебе нужен дополнительный отдых.

— Не надо шуток: мне надо знать правду.

— Я правду говорю, ибо, уверяю тебя, твои подозрения относительно небесных катастроф неосновательны. Небесные тела не остаются вечно на одном и том же месте, они понемногу меняют свое положение относительно земли. Ты посмотри внимательно: и другие звезды на небе должны были изменить свое положение в небе, очертания созвездий нарушились и продолжают нарушаться...

— Что ты мне читаешь урок по космографии? Я и сам это знаю. Но для того, чтобы подобные изменения могли быть заметны с земли, нужны многие тысячелетия.

— Верно.

— Но в моей памяти встает несколько иная картина неба, чем теперь; я убежден, что я видел ночное звездное небо иным.

— Ты сейчас в несколько экзальтированном настроении. Просто ты в детстве читал книгу, где была изображена картина неба давно минувших веков, и эта картина врезалась тебе в память. Болезнь или потрясения временно лишили тебя памяти, может быть, даже у тебя на время прекратились вообще всякие мыслительные процессы. А теперь вот тебе кажется, что ты видел в природе созвездие Б. Медведицы иным, чем теперь. На самом же деле ты видел его не в природе, а в книге. Ибо не может же быть, чтобы ты жил тысячелетия назад, как цельный индивидуум.

— Повидимому, твои рассуждения правильны, но какое-то внутреннее убеждение говорит мне, что это не так. Рассудок, конечно, отказывается признать возможным существование отдельного человека в течение тысячелетий, но там, под водой, я склонен был не доверять рассудку. Некоторые факты... Я тебе когда-нибудь расскажу о них. И то, что ты мне рассказал до сих пор...

— Ложись, профессор, вновь на кушетку и отдыхай: поговорим как-нибудь потом об этом.

Но тут в разговор вмешалась Ли, внимательно рассматривавшая чертеж Б. Медведицы, сделанный профессором:

— Нет, Эйс, тут что-то не так. Я давно заметила, что наш друг — существо иного порядка. Есть ли человек на земле, который бы не знал нашего языка? А он ведь не знал его, должен был изучать. Он не знал также и языка подводных тварей. Его странные вопросы об исчезнувшем, удивление перед тем, что он видит, абсолютное незнание условий жизни теи... Нет, что хочешь, а профессор являет собой пример... пример...

— Ну, чего пример?

— Он особенный, совсем особенный. У меня такое впечатление, что он явился к нам из тьмы прошлого.

— Уж не думаешь ли ты, что он — один из тех, которые улетели период тому назад на Венеру?

— Не смейся, Эйс. Я больше вижу, чем ты. Расскажи нам, профессор, еще раз о всей твоей жизни под водой.

— Я уже просил не называть меня профессором, — возразил профессор с горечью.

— Хорошо, мы потом, может быть, придумаем имя для тебя. Пока же рассказывай.

И профессор подробно рассказал все, начиная от своего первого ощущения в Зеленом дворце, все свои разговоры с Чоном, свои собственные подозрения и сомнения, про свою странную болезнь, про двойственность сознания... Затем он подробно начал описывать тот мир, который удержался в его памяти: большие города, железные дороги, шумные бурливые реки, песчаные пустыни, непроходимые леса, разных животных... Конечно, все это было описано сбивчиво, неполно, но все-таки картина получилась в достаточной степени яркая.

Слушатели, затаив дыхание, внимали профессору все с большим и большим интересом. Это было столь интересно, что они даже не заметили, как прошла ночь. Рассказ профессора походил в значительной степени на сказку, но ни Эйс, ни Ли не сомневались, что профессор был искренен, когда говорил:

— Я действительно был профессором, занимался исследовательскими работами. В это время началась война. Это я отлично помню. Потом моему воображению рисуется пещера... Я там что-то нашел, кто-то был около меня... Последнее, что я помню, это — чудовищный гул и облако ядовитого газа, которое тихо подкатывалось ко мне... Затем Чон и все остальное, о чем я рассказывал.

— Ты — анахронизм, пережиток, — со смехом сказала Ли, когда профессор кончил. — Ты описал нам картины каменного века, когда человек еще не вышел из состояния, близкого к состоянию зверя. Ты — пещерный житель... Но все-таки это очень странно...

— Нет, каменный век кончился до меня за пять тысяч лет, — запротестовал профессор. — Аэропланы, железные дороги, электричество в мое время... Кстати, какой год сейчас? Если предположение Ли верно, будто я...

Ему самому было смешно предположение Ли.

— Сейчас — конец восьмого тысячелетия на третий период.

— Такое летоисчисление мне не совсем понятно.

— Как ты не понимаешь простых вещей? Период заключает в себе десять тысячелетий, два периода — 20.000 лет, сейчас 27.998-й год.

— Откуда же ведется это летоисчисление?

— От того момента, когда на земле впервые была установлена непреложность истины: отныне на планете Земля каменный век кончился, ни один человек не пользуется каменными и кремневыми орудиями производства. Конец каменного века — начало нашей эры.

— Ну, значит, я тогда — троглодит, ибо я помню, что многие жители Арктической области, Тихоокеанских островов, Австралии и Ю. Америки пользовались в мое время каменными орудиями. Но, конечно, невероятно, чтобы с того момента прошло двадцать восемь тысяч лет.