Дважды первый - [12]

В эти минуты он обнаружил в себе неожиданные честолюбивые мысли: «Каждый швейцарский воздухоплаватель, да и любой другой тоже, мечтает перелететь через Альпы. Альпы — высокий, могучий рубеж, и Альпы прекрасны. И вот я сейчас пролетаю над ними».

Правда, радость его была несколько омрачена: он не знал этих гор. Он не знал Тироля, и у них не было подробной карты. Потому ему оставалось лишь любоваться изумительным зрелищем. И все равно он удовлетворенно подумал: «Ни один человеческий глаз до сих пор не мог так созерцать горы».

Кажется, в любую минуту своей жизни он сумеет по желанию вызвать перед глазами эту картину. Картину, которую поднесла ему стратосфера. Как-то позже он записал, что увидел тогда: «Сами облака казались горами. Они выступали из серых паров низин и появлялись среди гор. Прекрасные белые облака! Они громоздились, как башни, более высокие, чем все вершины, достигающие 4000, 6000, возможно даже 8000 метров. Всякий видел их снизу, а мы видели их сверху. Вуали больше не было над ними. Освещенные солнцем стороны их сверкали, теневые были очень мрачны…»

Никогда еще человек не видел свою землю с такой высоты.

В кабине меж тем делалось жарко. Еще недавно им казалось, что они сидят внутри ледяного кристалла и, дрожа от холода, думали, что долго так не вытерпят, а теперь мечтали о тех минутах, когда стены гондолы белели от инея. Вся беда в том, что уже долгое время гондола висела, обернувшись к солнцу одной, зачерненной стороной. Вот почему температура повышалась.

Пиккар огляделся, поискал бутылки с водой — очень хотелось пить, но нашел только одну, небольшую. «Просил же две положить, — с раздражением подумал профессор, — и вот, пожалуйста, бутыль побольше забыли. Всегда надо делать все самому».

Кипфер вопросительно на него посмотрел, и раздражение профессора сразу же улеглось. «Ну, Пауль-то, во всяком случае, здесь ни при чем, — подумал он. — На Пауля можно как раз во всем положиться».

Маленькую бутылку они моментально опустошили. На полу, под деревянным настилом собралось достаточно много воды, сбежавшей по стенам, когда таял иней, она еще оставалась прохладной и приятно освежила пальцы, когда Пиккар коснулся ее. Но вода была грязной, с пылью, маслом и ртутью.

— Вот здесь есть немного воды… — позвал его Кипфер.

По теневой стороне гондолы струился слабый ручей — это осаждались выдыхаемые ими пары. Стратонавты, по очереди припадая к стене, несколько раз смочили язык. Это не принесло облегчения. В гондоле было сорок жары…

Тогда Пиккар вспомнил, что у них в баллонах есть жидкий кислород, температура которого минус сто восемьдесят. Он взял баллон и немного отлил в алюминиевый стакан. Пока кислород испарялся, снаружи на стакане нарастал толстый слой инея. Они сгрызали этот иней.

Оба, раздевшись до пояса, ждали, когда иссякнет жара. Это должно было случиться только в одном случае — когда солнце встанет в зените. Тогда шар закроет гондолу собственной тенью, и она постепенно остынет.

В 12 часов 30 минут шар заслонил их от солнца. В первый раз за долгое время они облегченно вздохнули. Еще раньше они договорились не волноваться, держаться совершенно спокойно, чтобы не увеличивать расход кислорода. Они не знали еще, сколько времени им предстоит просидеть взаперти, а кислорода оставалось немного. Если шар еще долго не станет спускаться, на двоих им этого запаса не хватит. И Пиккар вновь обращался к приборам, стараясь не упустить момента, когда пойдут на снижение.

А барометр вдруг показал — шар поднимается. Но это длилось недолго — вскоре он снова снизился. Стратостат вел себя очень странно — он словно бы колебался у своей верхней границы, еще не надумав окончательно вернуться на землю. Пиккар волновался…

Снова стратостат спустился на несколько метров и тут же немного поднялся. Нет, положительно он испытывает их терпение! Профессор берет записную книжку, быстро пишет карандашом — прикидывает, если они вот с такой скоростью, два-три метра вниз, потом один вверх, будут спускаться, когда они коснутся земли? Получилось — через пятнадцать дней. «Веселая это будет история», — в который раз подумал Пиккар. На всякий случай он перекрывает потуже кран в аппарате дрегера, уменьшив подачу кислорода до одного литра в минуту. Подумал: «0,75 литра хватит». А если считать так, как должно быть, то два литра — самая норма.

«Ничего, — говорит он себе, — спуск все же начался, а это самое главное…»

Как медленно катится солнце за горизонт! Наверное, никогда и никому еще так не хотелось, чтобы скорее кончился день. Вечер для них — это желанная прохлада, это быстрый уверенный спуск.

Только к восьми часам вечера они спустились до высоты двенадцати километров и подошли к тропосфере. Туман, внезапно плотно окутавший горизонт, показал, что они стали внедряться в плотные слои тропосферы. Наконец-то они увидели облака не далеко внизу, под собой, а совсем рядом. А над ними уже появились первые звезды, ярким светом засветилась Луна. Вот и сгустились желанные сумерки. Солнце скрылось, будто спугнутое прохладой и сумраком. Стратостат пошел вниз быстрее. Он вновь стал таким же, как в ранний утренний час перед полетом, — сморщился, вытянулся.